Морис Левель - Ужас

Кош вынул носовой платок и бросил его возле кровати, потом, подумав, поднял его и посмотрел метку: в одном углу перевитые литеры М и Л. Он задумался: М и Л?

– Это не мой платок, – сказал он себе и улыбнулся, вспомнив, что платки вечно теряются и что можно почти точно сосчитать число знакомых по разрозненным платкам, находящимся в вашем шкафу…

Его палка, бамбук с серебряным набалдашником, привезенная ему из Тонкина, была слишком особенная, слишком заметная…

Кош посмотрел вокруг себя, на себя. Колец он не носил; его рубашка была застегнута простыми фарфоровыми запонками, в тон полотна, купить которые можно в каждой лавчонке. Оставались запонки на рукавах, но ими он дорожил, не из-за их стоимости, – она была пустяшная, – но как дорожат иногда безделицами, к которым привыкли и с которыми сдружились. И потом запонки нельзя забыть… Но их можно вырвать!..

Он ударил себя по лбу:

– Великолепно! Вырвать! Если подымут запонку с ковра, то непременно скажут: «Во время борьбы жертва, вцепившись в руку убийцы, разорвала рукав его рубашки и сломала запонку. Убийца ничего не заметил и скрылся, не подозревая, что оставляет за собой такую улику».

Таким образом, все предстает вполне правдоподобным.

Отвернув рукав, Кош взял внутреннюю сторону левой манжетки в руку, правой, свободной рукой рванул наружную сторону и разорвал цепочку, которая упала на пол вместе с маленьким золотым шариком с бирюзой посередине. Другая половина запонки осталась в петле; он ее вынул и положил в карман жилета. Но второпях он не заметил, что его пальцы были запачканы кровью и он запятнал ею свою рубашку и белый жилет. Затем он вынул из внутреннего кармана конверт с надписанным его адресом и разорвал его на четыре неравных куска.

На одном было написано: Мосье Он

На втором: иси

На третьем: м де

На четвертом: Е. В., Кош, Дуэ

Этот последний обрывок слишком ясно указывал на него; он сделал из него шарик и проглотил. Потом обгрыз зубами на первом обрывке две начальные буквы своего имени: в результате получилось три почти непонятных клочка, но по которым все же, при старании, можно было восстановить имя мнимого убийцы. Хоть и трудна была эта работа, все же она была возможна. Как честный игрок он давал шанс своим противникам, не открывая вполне своих карт. Он подбросил вверх три обрывка бумаги. Один из них упал почти на середину стола, два других пристали к ковру. Чтобы быть уверенным, что их не примут за обрывки писем, принадлежащих убитому, он подобрал все другие бумаги, разбросанные по комнате, положил их в ящик, который затем запер. После этого, окинув внимательным взглядом всю комнату, дабы убедиться, что он ничего не забыл, Кош надел пальто, пригладил цилиндр рукавом, прикрыл запятнанной кровью салфеткой лицо покойника, глаза которого, теперь уже остекленелые, казались немного ввалившимися, потушил электричество, вышел из комнаты, прошел неслышными шагами коридор, спустился с лестницы и очутился в саду.

Проходя по дорожке, он тщательно загладил следы ног, уже несколько занесенные песком, и осторожно пошел, ступая одной ногой только по песку, а другой – по затверделой земле клумбы, добрался до калитки, открыл ее и вышел наконец на улицу. Неподвижные тени тянулись через всю дорогу. Ни малейшего шороха, ни малейшего аромата цветов не проносилось в беззвучном воздухе этой бесконечно непроницаемой ночи. Далеко где-то провыла собака. И тишина загустела непонятной грустью. Кош вспомнил старушку няню, говорившую ему в детстве, когда в деревне так завывали собаки: «Это они воют, чтоб дать знать святому Петру, что душа покойника стучится в двери рая».

Непонятная сила воспоминаний! Вечное детство души! Кош вздрогнул, представив себе то время, когда он – маленький ребенок – зарывался в подушки, чтобы не слышать жалобных стонов, носившихся ночью в саду, и на минуту почувствовал теплоту материнских губ, так часто касавшихся его лба.

Потом все смолкло. Видение отлетело. Он посмотрел на часы, – было час ночи. В последний раз Кош окинул взглядом дом, где он только что пережил такие необычайные минуты, вернулся к решетке, раздвинул концом палки плющ, закрывавший номер, и прочитал: 29.

Он повторил два раза 2; 9! 2; 9! Сложил цифры, чтобы иметь механический способ их вспомнить, представил в уме: 9+2=11, потом начал перебирать в памяти, нет ли какого-нибудь хорошо знакомого числа, совпадающего с цифрами, и вспомнил, что день его рождения приходится на 29-е число. Кош успокоился и пошел дальше, уверенный теперь, что не забудет. Он дошел до конца бульвара, не встретив ни души. Впрочем, он шел, не глядя по сторонам, слишком взволнованный, чтоб связно думать, и старался разобраться в своих впечатлениях. Все до такой степени спуталось в его голове, что он не мог ясно представить себе плана дальнейших действий. Его жизнь раздваивалась или, во всяком случае, разом сильно изменялась. Одна минута неуверенности, один неправильный шаг могли разрушить все его планы. Будучи невинным, но желая попасть под подозрение, он мог себе позволить только промахи виновного.