Джон Карр: Ведьма отлива

– Я не убедился.

– А?

– Если вам когда-нибудь придется писать детективный роман, инспектор…

Твигг вскинул оба кулака.

– Я вполне серьезно, – сказал Гарт и посмотрел так, что тот заколебался. – Моей главной заботой была и всегда будет защита Бетти Колдер. Давайте посмотрим, смогу ли объяснить случившееся как-нибудь еще.

Он на мгновение задумался.

– Секунды, когда я обнаружил тело Глинис Стакли и подумал, что убита Бетти, были ужасны. Когда понял, что это не она, я испытал невероятное облегчение. Цепь ассоциаций рождалась в моей голове в связи с тем, что я видел. Но такие ассоциации осознаются четко, лишь когда вся история уже перед глазами.

Если сформулировать мысли, мелькавшие у меня в голове, пока я метался от тела к накидке на стене и обратно, они могли бы выглядеть так: «Предположим, это сделала Бетти?» Я знал, конечно, что она не могла совершить убийство; она на это не способна, но «Предположим, она его совершила?». Отсутствие следов снаружи, большая ширма, отделяющая вход в одну комнатку от входа в другую, – все эти факты объединились в подсознании, привычном к сочинению историй, и сложились в объяснение, которое (как оказалось позже) было правильным. Причем случилось все это быстрее, чем об этом можно рассказать.

Я потянулся, чтобы пощупать заварной чайник, и отскочил, как будто обжегшись. Я не обжегся. Чайник был холоден, как камень. Я отскочил и смахнул чашку, потому что в этот момент услышал голос Бетти, которая меня звала.

Как будто стал явью ночной кошмар. Если бы она это сделала, то должна была быть именно там. Она не могла знать, что я внутри дома, если не видела, как я в него входил, – и это вроде бы подтверждало мою версию событий. Первое, что я увидел, был велосипед – как раз там, где он должен был быть, если ей приходилось плести ложь, чтобы отвести подозрения.

И после этого я, опытный беллетрист, фактически все испортил.

Несомненно, я должен был немедленно увести ее оттуда. Несомненно, я должен был потребовать признания, объяснить, что подозреваю ее, и, настаивая на связной лжи, помочь ей найти более подходящую ложь. Но, увидев, в каком она состоянии, я решил, что сейчас важнее успокоить ее, поддержать, придать сил женщине, находившейся на грани обморока после того, что она сделала. Поэтому я сказал ей то же, что и полиции, ту же наскоро придуманную ложь.

– Насчет того, что чайник был еще горячим?

– Точно. Это доказало бы, что убийца был внутри павильона и что Глинис Стакли была задушена там. Но это оказалось бесполезно. Вы с Эбботом приехали слишком скоро. О чае нельзя было упоминать, пока он так или иначе не остыл бы. Я не обижусь, если вы меня не поймете.

Твигг, уперев руки в боки, оглядел его сверху донизу.

– Ну, доктор, вот что я скажу вам на это, – объявил он. – Вы преступили закон. Вы сейчас признались, что совершили правонарушение. Кроме того, вы, должно быть, думаете, что никто не может испытывать жалость, кроме вас, и что никто, кроме вас, никогда не валял дурака ради женщины, если хоть на минуту вообразили, что я не смогу вас понять!

– Аминь! – сказал Эббот. – Но меня интересует другое. Кто или что заставило вас подумать, что виновен полковник Селби?

– Вы. Во время нашего разговора поздним вечером в коттедже Бетти.

– Хм… Я что-то в этом духе и предполагал. Вы сказали, что я вам кого-то напомнил. Полковника Селби?

– Да. Не ваша внешность, как я сказал: вы невысоки, а полковник Селби высок. Полковник Селби чисто выбрит, а у вас усы, как у наполеоновского гвардейца. Он лысел, а ваша шевелюра при вас. Но есть и поразительное сходство.

Эббот, вы многое скопировали с сэра Эдварда Генри, который раньше был главой индийской полиции. Тот же военный разворот плеч, тот же по-военному краткий стиль речи, даже носовой платок в рукаве. Вы курите индийские сигары, и вы – член клуба «Ориентал», мужского военного клуба. И вы, и полковник Селби до некоторой степени щеголи. Кроме того, вы оба питаете пристрастие к насилию, но еще большее пристрастие вы питаете к молодым женщинам…

– Подождите!

– Будете отрицать?

– Буду я отрицать или нет, – Эббот опять был язвительно вежлив, – но, полагаю, я должен счесть это за комплимент. В ваших глазах, очевидно, покойный полковник Селби был достоин восхищения.

– Достоин восхищения? Едва ли. Скорее он нравился мне как человек. Пока он не потерял голову и не совершил убийство, я мог бы ему помочь… если бы он позволил. Однако, поскольку мы не на проповеди, давайте не будем считать его судьбу примером для других мужчин неопределенного возраста.