Джон Карр - Ведьма отлива

– Я знаю, сэр, вы не делаете исключений. Но здесь особый случай, я думаю. На его карточке написано: «Полковник Джон Селби. Королевская артиллерия. В отставке».

Гарт застыл возле трубы.

За окном стоял сумрачный, унылый полдень; по соседним крышам забарабанил дождь. Изморозь затуманила оконные стекла, и такой же туман клубился у Дэвида в голове.

– Это бывший опекун миссис Боствик, не так ли? И на карточке в качестве адреса указан Хэмпстед. Во всяком случае… Доктор! Вы меня слышите?

– Да. Слышу.

– Надеюсь, я не сказал ничего лишнего, сэр? Если так, то мне очень жаль.

– Все в порядке. Прошу прощения, Майкл. – Гарт перешел на деловой тон: Назначьте полковнику Селби прием на девять часов вечера в пятницу, скажите, что я буду рад его видеть.

И вот теперь, в сгущающихся сумерках, почти ночью, Гарт тащился в лязгающем такси по всем этим чопорным площадям, между Оксфорд-стрит и Риджент-парком. И тут он со всей ясностью осознал еще один факт.

Не то чтобы он не хотел встречи Бетти Колдер с Марион и Винсом. Нет, он не хотел, чтобы Бетти встретилась именно с Марион Боствик.

Но сейчас беспокоиться не о чем. Бетти в Кенте. Он сядет на последний поезд на Фэрфилд, а затем такси доставит его к гостинице «Кавалер и перчатка», где он обычно проводит уик-энд; потом он заедет к Бетти – совсем ненадолго, после чего благопристойно пожелает ей спокойной ночи и вернется в гостиницу, и опять встретится с ней в субботу и в воскресенье. Ей тоже не нужно ничего знать о Марион.

Он не хотел, чтобы Бетти запачкалась.

«Ты – отъявленный лицемер», – сказал себе Дэвид Гарт и громко рассмеялся.

Запачкалась?

Почему, собственно? В других случаях он никогда не рассуждал о пороке, безнравственности и тому подобных материях, столь любимых моралистами. Вот и нужно забыть всю эту ерунду и подходить к собственным проблемам так же трезво, как к проблемам любого другого. А кроме того, за исключением его собственных туманных ощущений и предполагаемого визита полковника Селби, который мог и не иметь отношения к Марион Боствик, у него не было поводов для опасений.

Машина свернула на Харли-стрит. Посмотрев вперед, Гарт резко выпрямился и попросил водителя:

– Остановитесь здесь. Прямо здесь.

Он расплатился с шофером и услышал, как тот шумно покатил прочь. В доме, где помещался его кабинет, арендовали помещения еще шесть медиков. Они пользовались общей большой приемной на первом этаже, а двое из них, Гарт и старший офицер медицинской службы, хирург, тоже холостяк, тут же и жили.

У тротуара стоял его собственный «панхард».

Сначала Гарт подумал, что ошибся, – этот автомобиль должен находиться за много миль отсюда, в Фэрфилде. Но это был его зеленый «панхард» – пустой, покрытый грязью после дальней поездки и такой горячий, что можно было услышать, как под капотом кипит смазка.

Выудив ключ из кармана, Гарт взбежал по ступеням, отворил входную дверь и уставился на женщину, сидевшую в вестибюле.

– Вот это сюрприз, Бетти, – проговорил он.

– Ничего, что мы приехали? – спросила Бетти Колдер.

– Мы?

– Хэл и я.

Хэл Омистон, его племянник. Хэл Омистон, вялый и высокомерный молодой человек, не скрывавший своего презрения к отставшему от жизни дядюшке.

– Машину вел Хэл. Я хотела, но он мне не позволил. Мы проехали двадцать пять миль без единой остановки и успели как раз к приходу твоего поезда. Видишь ли, Хэл был у меня… – Бетти осеклась. – Ты ведь не возражаешь, правда?

– Нет, не возражаю. Но я не знал, что мой уважаемый племянник навещает тебя.

– Господи, он меня не навещает! Он зашел в «Кавалер и перчатку», чтобы повидаться с тобой.

(«Наверняка хотел занять денег. И конечно, взял машину, когда обнаружил, что меня нет».)

Хотя Гарт не произнес этого вслух, ничего и не надо было произносить. У него появилось неприятное ощущение, что Бетти может прочесть и другие его мысли тоже.

Они стояли в холле, с расписными белыми деревянными панелями по стенам и с черно-белым «в шашечку» полом. Никакой другой обстановки, кроме пышной пальмы в кадке, стойки для шляп и телефонного столика, здесь не было. Хотя газовые рожки заменили на электрическое освещение, горела, и то в полнакала, только одна лампа. В темноте холл казался даже выше; стук закрываемой двери отозвался эхом где-то наверху.

Бетти немного испугалась. На ней был строгий жакет и такая же юбка, к манишке приколоты часы. Совсем не красавица, она была благовоспитанной, сдержанной, скромной, можно сказать, целомудренной девушкой. В блестящих карих глазах читались смущение и обида. Бетти благоухала духами, словно и не проехала двадцать с лишним миль по летней жаре; ее вуаль, шляпа, слюдяные очки и сумочка валялись на столике.