Виктор Лагздиньш - Ночь на хуторе Межажи

Рандер снова взял ручку. Предстояло подвести итог. Кто, где и как долго оставался один, иначе говоря, выяснить: у кого не было алиби.

Алберт с 9.06 до 9.12, по его словам, курил в столовой – 6 минут.

Улас с 9.08 до 9.17 якобы занимался тем же самым в спальне (на самом деле находился на кухне и в мастерской) – 9 минут.

Зирап с 9.16 до 9.22 будто бы находился в спальне и на кухне – 6 минут.

Расма с 9.07 до 9.15 якобы была на кухне (по правде и в мастерской – 8 минут).

Ирена с 9.10 до 9.16, по ее словам, находилась в пустой комнате и в спальне – 6 минут.

Итак, если судить по этим данным, возможность совершить преступление имели пять человек. Вне подозрений остались только двое – Дина Уласе и Эдвин Калвейт, у которых было алиби на все полчаса. С актрисой Гирт вместе смотрел телевизор в кабинете, а координаты Калвейта сразу после девяти засвидетельствовала Ирена, с которой он, кстати, не был знаком, а потом на исходе получаса – все остальные.

Наибольшее подозрение сейчас у него вызывали Улас и Расма, поскольку оба имели не только возможность совершить преступление, но и вполне определенный мотив для этого. Ирену, по правде говоря, можно было из списка вычеркнуть. Во-первых, Гирт с самого начала сомневался, что она вообще способна на убийство, во-вторых, выяснилось вдобавок, что в те шесть минут, которые Ирена провела в одиночестве, она не могла это преступление совершить, так как в соседней комнате находились Инсберга с Уласом. (Конечно, если они действительно там находились – пока ему об этом было известно лишь со слов самой Ирены.) Еще раз изучив схему, Рандер пришел к выводу – присутствие хозяйки и Уласа в мастерской должно было помешать еще и мужу Ирены, хотя вполне возможно, тот спустился вниз гораздо раньше. Гирт, к сожалению, не помнил, когда именно Алберт вышел из кабинета. Что касается Зирапа, то у него возможностей было хоть отбавляй – он оставался за пределами зала еще и тогда, когда все остальные успели снова туда вернуться.

Нельзя упускать из виду также и первый мотив: деньги. Кто вынул их из тумбочки? Схема показывала, что в спальне побывали и Зирап, и Ирена, и, по его собственным словам, Улас. Мало того, деньги могла вынуть сама Расма, когда поднялась наверх за простыней, она просто могла их спрятать, чтобы направить внимание в ложном направлении…

Ладно, раньше или позже все выяснится. Пока следовало разматывать дальше ту нить, которую он только-только нащупал. Кого же расспрашивать следующим? Расму? Или сначала Уласа? Взвесив оба эти варианта, Гирт выбрал третий – он еще ни разу не говорил с актрисой. Этот пробел нужно было немедленно заполнить, хотя бы для порядка; кстати, может быть, заодно удастся выяснить, соответствует ли рассказ Ирены действительности. Кто-кто, а Дина об этом знать могла.

Рандер встал, вышел в зал. Как только открылась дверь, все взоры обратились на него. Встретив взгляд актрисы, Гирт спросил:

– Товарищ Уласе, могу ли я немного побеспокоить вас?

– Наконец! – иронически отозвалась она. – Я уже начинала беспокоиться, что вы меня забыли; чуть было не обиделась.

Преисполненной достоинства походкой, словно пересекая тронный зал в драме Шекспира, она прошла мимо Рандера и, пока он закрывал дверь, не дожидаясь приглашения, мягко опустилась в кресло.

– По-прежнему без результатов? – осведомилась она сочувственно.

– Нет, почему, кое-что уже есть, – Гирт усмехнулся, занимая свое место за письменным столом.

– Да? Интересно! И кто ? – Актриса даже чуть наклонилась вперед, затем улыбнулась и, притворно вздохнув, сама себе ответила: – Уж этого-то вы мне не скажите. А жаль…

После небольшой паузы Рандер спросил:

– Дина – это ваше настоящее имя?

– Да, – она склонила голову. – Дина Уласе, дочь Яниса, – как по паспорту, так и по свидетельству о браке. Или незаслуженная актриса республики Дина Уласе.

Гирт помедлил, затем сказал:

– Я, конечно, знаю, что неприлично спрашивать у женщин об их возрасте, но…

Уласе засмеялась:

– Ну что вы, что вы, как принято восклицать в плохо переведенных пьесах. Я, очевидно, принадлежу к тем исключениям, которые подтверждают правило, ибо хотите – верьте, хотите – нет, мне уже давно совершенно безразлично, что обо мне думают, да и думают ли вообще… Словом, мне сорок три года – можете записать. Только, ради бога, не говорите, что вам казалось, будто мне гораздо меньше, что я замечательно выгляжу… и так далее, все это я уже знаю. Думаю, не ошибусь, если скажу, что сегодня я тут самая старая.