Эллери Квин: Чудо десяти дней

— Видите ли, — заявил Дидрих, проследив за движением руки Эллери, — говорить им правду теперь бесполезно. Никакая правда не воскресит Салли, мистер Квин. И его тоже.

Вы только что решили, будто вы обречены, мистер Квин. Но обречен-то я. И со мной все кончено. Я стар. У меня осталось совсем немного времени. Но кое-что в жизни я построил. Я имею в виду не это. — Он неопределенно взмахнул высохшей рукой. — И не мои деньги или что-нибудь иное, столь же несущественное. Я имею в виду жизнь как таковую. Имя. То, от чего человек может уйти в землю без острого сожаления о напрасно потраченном времени.

Вы на редкость проницательны, мистер Квин. И должны знать, что все сделанное не вызывает у меня ощущения победы или удовлетворения. Ну а если вы раньше не поняли, то поймете сейчас, просто увидев, во что я превратился. Как там говорится в «Короле Лире»? «Трепещи, ты, чьи преступные деянья скрылись от правосудия». Для человека, который уже на три четверти мертв, разве этого наказания не достаточно, мистер Квин?

Но Эллери ответил:

— Нет.

Дидрих поспешно проговорил:

— Я очень богат, мистер Квин. Допустим, я предложу вам…

Но Эллери снова ответил:

— Нет.

— Простите, — откликнулся Дидрих и опять кивнул. — Я сказал это не подумав. Такое предложение недостойно нас обоих. Мы оба можем сделать массу добрых дел. Назовите какое-нибудь благотворительное общество, и я выпишу чек на миллион долларов.

Но Эллери в третий раз ответил:

— Нет.

— На пять миллионов.

— Вам не помогут и пятьдесят.

Дидрих промолчал. Однако вскоре произнес:

— Я понимаю, сами по себе деньги для вас ничего не значат. Но подумайте о власти, которую они вам дадут…

— Нет.

Дидрих вновь промолчал.

И Эллери тоже не проронил ни слова.

Молчал и кабинет. В нем не было слышно даже тиканья часов.

Наконец Дидрих сказал:

— Но должны же вы с чем-то согласиться. У каждого человека есть своя цель. Могу ли я предложить вам хоть что-нибудь, способное удержать вас от визита в полицию, к Дейкину?

И Эллери впервые ответил:

— Да.

Инвалидное кресло быстро подъехало к столу.

— Что же именно? — взволнованно спросил Дидрих. — Что? Назовите мне, и оно станет вашим.

Рука Эллери в перчатке достала что-то из ящика стола. Он держал «курносый» «смит-и-вессон» 38-го калибра с бесшумным предохранителем. Эллери впервые увидел револьвер в тот вечер, когда Ван Хорн показал ему сейф с рифленой дверцей.

Рот Дидриха искривился, но больше он ничем не выдал себя.

Эллери опять положил револьвер в ящик. Но не стал его закрывать. Он поднялся с кресла.

— Сначала напишите записку. Отыщите любой предлог, способный прозвучать правдоподобно, — тоска, неизлечимая болезнь.

Я подожду за дверью кабинета. Вряд ли вы сейчас унизитесь еще больше и попытаетесь всадить в меня пулю, но если нечто в таком роде и пришло вам в голову, то лучше забудьте. К тому времени, когда вы подъедете в вашем кресле к столу и возьмете револьвер, я уже буду в другой комнате и скроюсь в темноте. По-моему, мистер Ван Хорн, это все.

Дидрих посмотрел на него.

Эллери окинул его ответным взглядом.

Дидрих неторопливо кивнул.

Эллери поглядел на часы:

— Я даю вам три минуты. — Затем он бросил прощальный шор на стол, кресло и пол. — Прощайте.

Дидрих не ответил ему.

Эллери быстро обошел стол, миновал инвалидное кресло с угрюмо молчащим стариком, пересек кабинет, открыл дверь и растворился в темноте соседней комнаты.

Он замедлил шаги и подождал, стараясь не прислоняться к стене. И поднес наручные часы поближе к лицу.

Через несколько секунд светящийся циферблат начал приобретать форму.

Прошла минута.

В кабинете было тихо.

Еще двадцать пять секунд.

Он услышал скрип пера.

Перо скрипело в течение семидесяти пяти секунд. Затем скрип прекратился, сменившись новым звуком — негромким лязганьем инвалидного кресла.

Но вот смолкло и лязганье инвалидного кресла.

А потом раздался еще один звук — щелчок.

И почти сразу после него — выстрел.

Эллери отодвинулся от стены и прошел вдоль полосы света, падающего из открытой двери кабинета.

Он заглянул в кабинет.

Потом повернулся и не спеша направился по комнате к коридору и парадной двери.

Когда он открывал парадную дверь, то услышал, как распахнулась дверь наверху, а за ней вторая и третья. Уолферт? Лаура? Старая Христина? До него донесся тонкий, скрежещущий голос Уолферта, эхо от которого отдалось во всем доме: