Эллери Квин: Светильник Божий

Когда доктор Райнах вез сюда Торна, мисс Мейхью и меня в день прибытия «Каронии», он сознательно проехал мимо почти незаметной подъездной аллеи к дому-двойнику и вел машину по боковой дороге, пока не добрался до этого дома. Первую аллею мы не разглядели.

Автомобиль Торна намеренно вывели из строя, дабы предотвратить его поездки за рулем. Ведь водитель замечает на дороге то, что пассажиры оставляют без внимания. Кит даже оба раза встречал Торна во время его визитов к Мейхью якобы для того, чтобы показать ему дорогу, а в действительности чтобы не дать ему с ней познакомиться. А нас троих привез сюда доктор Райнах. Мне они позволили вести машину сегодня вечером потому, что надеялись, что мы уже не вернемся, и потому, что мы уезжали из дома-близнеца, расположенного ближе к шоссе, чем этот дом. Таким образом, мы не могли проехать вторую подъездную аллею и заподозрить неладное. А они знали, что более короткая поездка не возбудит у нас подозрений.

— Но даже если все это так, мистер Квин, — сказал полицейский, — я не понимаю, чего эти люди рассчитывали добиться. Они не могли надеяться одурачить вас раз и навсегда.

— Конечно, — воскликнул Эллери, — но не забывайте, что, дурача нас разными фокусами, они стремились наложить руки на состояние Мейхью и исчезнуть вместе с ним. Неужели вам не ясно, что весь обман был задуман, чтобы дать им время? Время разобрать Черный Дом по кусочкам, если понадобится, и найти спрятанное в нем золото! Не сомневаюсь, что если вы обследуете соседний дом, то найдете в нем полный разгром. Вот почему исчезали Райнах и Кит. Они наведывались в Черный Дом, обшаривая его камень за камнем в бешеных поисках золота, пока мы ломали голову над казавшимся сверхъестественным феноменом в дубликате Белого Дома. Вот почему кто-то — возможно, наш достойный доктор — выскользнул из дома за вашей спиной, Торн, ударил меня по голове, пока я неосторожно пытался пройти по следам Кита на снегу. Мне никак нельзя было позволить добраться до этого дома, ибо в таком случае весь обман был бы раскрыт.

— А как насчет золота? — осведомился Торн.

— Насколько я понимаю, — ответил Эллери, пожав плечами, — они нашли его и снова где-то спрятали.

— О, но мы не нашли золото! — захныкала миссис Райнах, скорчившись на стуле. — Герберт, я же говорила, чтобы ты не…

— Идиотка! — прошипел толстяк. — Безмозглая свинья!

Она вздрогнула, словно он ее ударил.

— Если вы не нашли золото, — резко осведомился шеф полиции у доктора Райнаха, — то почему позволили этим людям уехать сегодня вечером?

Доктор сжал толстые губы, поднял бокал и быстро выпил.

— Думаю, я смогу ответить, — промолвил Эллери. — Во многих отношениях это самая замечательная деталь всей головоломки и, безусловно, самая трагическая. Все остальное в сравнении с ней — детская игра. Ибо она вовлекает в цепочку два, казалось бы, несовместимых элемента — Элис Мейхью и убийство.

— Убийство?! — воскликнул полицейский, мгновенно напрягаясь.

— Меня? — ошеломленно переспросила Элис.

Эллери зажег сигарету и взмахнул ею.

— Когда Элис Мейхью впервые приехала сюда, она вошла в Черный Дом вместе с нами. В спальне отца она подбежала к старой хромолитографии — я не вижу ее здесь, значит, она все еще в доме-двойнике, — на которой была изображена ее мать в молодости. Элис Мейхью набросилась на портрет, как китайский беженец на миску с рисом. Она объяснила, что у нее есть только одна фотография матери, да и то плохая. Элис так обрадовалась неожиданной находке, что взяла ее с собой сюда — в Белый Дом — и поставила на видном месте на каминной полке.

Офицер полиции нахмурился; Элис сидела неподвижно; Торн выглядел озадаченным.

Эллери поднес сигарету к губам и продолжал:

— Однако, когда Элис Мейхью уезжала сегодня из дома-двойника в нашей компании, казалось бы, навсегда, она полностью игнорировала портрет матери, который привел ее в такой восторг в первый день. Элис не могла забыть о нем, допустим, от волнения, так как только что положила на полку рядом с хромолитографией свою сумочку, вернулась за ней, но на портрет тем не менее даже не взглянула. По ее собственному признанию, портрет представлял для нее огромную ценность, хотя и чисто сентиментального порядка. Это единственная вещь, которую она никогда бы не оставила, уезжая.

— О чем вы говорите, Квин?! — воскликнул Торн, глядя на девушку, застывшую на стуле, затаив дыхание.

— О том, — резко ответил Эллери, — что мы были слепы. О том, что поддельным был не только дом. О том, что эта девушка — не Элис Мейхью.