Сергей Борисов - Смерть русского помещика

Остальные пункты кодекса, которому следуют члены таких объединений, как "Нерегулярная армия с Бейкер-стрит" в Нью-Йорке, "Собаки Баскервилей" в Чикаго, Лондонское, Парижское, Уральское холмсианские общества оставим за скобками, отметим лишь, что они столь же непререкаемы. Усилиями этих подвижников увидели свет такие примечательные книги, как энциклопедия «Шерлокиана» Джека Трейси и псевдомемуары "Я, Шерлок Холмс" М. Харрисона, где доказывается, в частности, что Холмс родился 6 января 1854 года и в этот день стоял сильный мороз. Это стараниями «холмсианских» обществ в Англии и Европе немало мемориальных мест, связанных с Великим Детективом, ставших объектами паломничества сотен тысяч туристов, для которых Шерлок Холмс "живее всех живых". И в этом все же прежде всего заслуга «агента» Конан Дойла, о котором Кристофер Морли, глава "Нерегулярной армии", однажды сказал: "Это абсурд, что Конан Дойл возведен только в дворянское достоинство, его следовало причислить к лику святых".

Я не столь категоричен, однако что-то в этом есть… И потому мои журналистские и литературные опыты в этой области — рассказ, повесть и детскую энциклопедию «Шерлок Холмс» — прошу рассматривать как овеществленный знак глубочайшего уважения к истинным благодетелям человечества — сэру Артуру Конан Дойлу и Шерлоку Холмсу, эсквайру.

Разбираясь как-то в своем архиве, просматривая дневники, которые вел все годы моего знакомства и, осмелюсь утверждать, дружбы с мистером Шерлоком Холмсом, я наткнулся на несколько страничек, живописующих наш разговор одним далеким ноябрьским вечером. Выцветшие строки, бегущие по пожелтевшим листкам, вернули меня в тот промозглый ненастный день, когда мы с Холмсом сидели перед пылающим камином, а за окном в извечном лондонском тумане тонули газовые фонари Бейкер-стрит.

Это был один из тех дней, когда перед Холмсом не стояла задача, решая которую он мог применить свой знаменитый дедуктивный метод, его мозг простаивал, изнывал, лишенный необходимой пищи, и я со страхом ожидал той минуты, когда рука Холмса протянется к несессеру, в котором он держал шприц и морфий. Однако, поглядывая время от времени на моего приятеля, я не замечал ничего, что свидетельствовало бы о том, что он собирается прибегнуть к этому страшному средству, и я с самонадеянностью думал, что, вероятно, на него таки подействовали мои увещевания. Откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза, Холмс небрежно водил смычком по струнам лежащей на коленях скрипки, извлекая из нее грустные, протяжные звуки.

Успокоенный, я возвращался к книге, которую читал весь этот бесконечный день. Наконец я перевернул последнюю страницу, закрыл книгу и с грустью провел ладонью по золотому тиснению обложки. Талант автора покорил меня. Чувства настолько переполняли меня, что я встал и отошел к окну. Скрестив руки на груди, я следил за немногочисленными прохожими.

— Какая загадочная книга! — не сдержался я. И тут я услышал спокойный голос Холмса:

— Книга неплоха, но не без недостатков.

— Вы читали «Братьев Карамазовых»?

Я был поражен. Читатели, знакомые с моими рассказами о Шерлоке Холмсе, осведомлены о том, что этот ни на кого не похожий человек, обладающий огромными знаниями в весьма специфических областях, тем не менее был невеждой во всем, что касалось литературы и философии.

— Дорогой Уотсон, — сказал Холмс. — Я не изменил своим принципам и по-прежнему считаю, что неразумно забивать мозговой чердак рухлядью, которая только занимает место и бесполезна в моей работе.

— Так что же побудило вас прочитать эту книгу? — недоуменно спросил я, опускаясь в кресло.

— Две причины. Во-первых, как всякий англичанин, я сентиментален, воспоминания детства накрепко сидят во мне, и я не желаю с ним расставаться. Дело в том, что мой отец, человек передовых взглядов, дружил с Герценом, известным русским революционером и писателем. Посещая его, он иногда брал с собой меня и моего старшего брата Майкрофта. В один из таких визитов мы застали в этом гостеприимном доме Достоевского, будущего автора этой книги. [1] Летом 1862 года Достоевский выехал за границу, побывал в Лондоне, где посетил Герцена.

— А во-вторых?

— Во-вторых, эта книга о преступлении, хотя я догадываюсь, что не только о нем.

— Но это же вымысел! — воскликнул я. Холмс отложил смычок, набил трубку, закурил и, окутавшись клубами дыма, сказал:

— Для меня это было не так важно. Хотя, должен заметить, меня не покидают подозрения, что в основе сюжета лежит реально совершенное преступление. [2] В «Записках мертвого дома» (1860–1862) Достоевский рассказывает о встреченном им в омском остроге Дмитрии Ильинском, несправедливо обвиненном и осужденном за отцеубийство, которое, как выяснилось много лет спустя, совершил его младший брат. Исследователи творчества Ф. М. Достоевского утверждают, что Дмитрий Ильинский послужил прототипом Дмитрия Карамазова.