Агата Кристи: Десять негритят

Но лодка уже ушла.

Придется остаться.

Подозрительный тип этот Ломбард. Наверняка мошенник. Генерал готов был поклясться в этом.

С первым ударом гонга Филипп Ломбард вышел из комнаты и стал спускаться в столовую. Двигался он, как пантера, – легко и бесшумно. Он и внешне чем-то напоминал пантеру. Хищника – ловкого, приятного глазу.

Он улыбался своим мыслям.

Неделя, значит?

Что ж, эту неделю он проведет с удовольствием.

Мисс Эмили Брент, уже переодевшись в черный шелк к обеду, сидела в своей спальне и читала Библию.

Ее губы беззвучно шевелились:

«Обрушились народы в яму, которую они выкопали; в сети, которую скрыли они, запуталась нога их. Познан был Господь по суду, который Он совершил: нечестивый уловлен делами рук своих. Да обратятся нечестивые в ад…» [4] Пс. 9:16–18.

Ее рот сомкнулся. Она захлопнула Библию.

Встав, мисс Брент приколола к вороту брошь из дымчатого топаза и вышла.

Обед близился к концу.

Еда была хорошая, вино – отличное. Роджерс обслуживал умело.

У всех поднялось настроение. Разговоры стали свободнее и доверительнее.

Судья Уоргрейв, разогретый хорошим портвейном, ядовито острил, доктор Армстронг и Тони Марстон слушали. Мисс Брент болтала с генералом Макартуром – у них обнаружились общие знакомые. Вера Клейторн задавала мистеру Дэвису неглупые вопросы о Южной Африке. Тот отвечал охотно и пространно. К их разговору прислушивался Ломбард. Раз-другой он вскидывал голову и прищуривался. В остальное время Ломбард оглядывал лица сидящих за столом, останавливаясь то на одном, то на другом.

Неожиданно Энтони Марстон произнес:

– Интересные штучки, правда?

В центре большого круглого стола на круговой подставке стояли фигурки из фарфора.

– Негритята, – продолжал Тони. – И остров Негритянский. Для колорита, наверное.

Вера подалась вперед.

– Может быть… Сколько их? Десять?

– Да… точно, десять.

– Как смешно! – воскликнула мисс Клейторн. – Это же десять негритят из стихотворения! Оно висит в моей комнате, в рамочке, над камином.

– В моей тоже, – сказал Ломбард.

– И в моей.

– И у меня, – заговорили все хором.

– Какая занятная идея, правда? – сказала Вера.

Судья Уоргрейв буркнул:

– Детство, да и только, – и налил себе еще портвейна.

Эмили Брент посмотрела на Веру Клейторн. Вера Клейторн посмотрела на мисс Брент. Обе женщины встали.

Окна из гостиной на террасу были распахнуты, внизу ласково мурчал прибой.

– Приятный звук, – сказала мисс Брент.

Вера резко ответила:

– Я его ненавижу.

Эмили Брент посмотрела на нее с удивлением. Вера вспыхнула и уже более спокойно добавила:

– Мне кажется, в шторм здесь вряд ли будет так хорошо.

Мисс Брент согласилась.

– Без сомнения, на зиму дом запирается, – сказала она. – Где найти слуг, которые согласились бы остаться здесь до весны?

– Которые вообще согласились бы работать здесь, – прошептала Вера.

Эмили Брент продолжала:

– Миссис Оливер повезло с этой парой. Женщина отлично готовит.

«Забавно, как эти старики вечно все путают», – подумала мисс Клейторн.

Вслух она сказала:

– Да, я с вами согласна, миссис Оуэн и вправду повезло.

Эмили Брент тем временем вынула из сумки изящное дамское рукоделие – и застыла с ниткой и иголкой в руках.

– Оуэн? Вы сказали, Оуэн? – резко переспросила она.

– Да.

Так же резко Эмили Брент добавила:

– В жизни не встречала никого с такой фамилией.

Вера посмотрела на нее внимательно.

– Но ведь…

Фразу она не закончила. Отворилась дверь, вошли мужчины. За ними с подносом с кофе в руках следовал Роджерс.

Судья подошел и сел возле Эмили Брент. Армстронг остановился рядом с Верой. Тони Марстон профланировал к открытому окну. Блор с изумлением неискушенного любителя разглядывал бронзовую статуэтку – не иначе, ломал голову, как можно считать эти причудливые углы изображением женской фигуры. Генерал Макартур стоял спиной к камину и поглаживал свои аккуратные седые усики. Чертовски хороший был обед! У него поднималось настроение. Ломбард листал «Панч», вместе с другими журналами лежавший на столике у стены.

Роджерс обнес всех кофе. Кофе был отличный – по-настоящему черный и очень горячий.

Гости славно пообедали и теперь были вполне довольны собой и жизнью. Стрелки часов показывали двадцать минут десятого. Наступила тишина – уютная и ненавязчивая.