Джон Карр - Ночь у Насмешливой Вдовы

Вождь в перьях, страшный и ужасный, грозно огляделся и заговорил низким, гортанным голосом:

— Великий правитель Уолл-стрит! — Он хлопнул себя по брючному карману. — Иметь много деньги! Бледнолицый снять рубашка. Хау! Ты покупать?

И он швырнул вампум прямо в лицо миссис Рок.

Издав протяжный громкий вздох, немного похожий на вой самолетов в военное время, миссис Рок закрыла глаза и упала в обморок прямо на своих детей. Только чудом все они не свалились в грязь. Но пока миссис Рок передавали из рук в руки, как ведро с водой на пожаре, многие оступались и проваливались в лужу.

Добрый епископ пришел в ярость.

— Эй вы, сэр! — закричал он, ткнув пальцем в Великого вождя. — Кто вам позволил портить наши невинные развлечения вашими неуместными выходками? Вы, вы, сэр! Вы пьяны!

Мистер Бенсон, стоявший на досках позади епископа — в тот момент он со своими зловещими черными бакенбардами и бледным красивым лицом, как никогда ярко, напоминал Джона Джаспера из «Тайны Эдвина Друда», — эхом повторил слова епископа:

— Вы пьяны, сэр!

Лицо Великого вождя с Уолл-стрит исказила злорадная гримаса, исполненная невыразимого самодовольства. Он ткнул пальцем епископу в нос и, медленно раскачиваясь, запел нечто, по его мнению, напоминавшее старинную индейскую песню.

— Маленький вождь Большое Брюхо, Маленький вождь Пинки, — выводил он. — Кушать много бифштекс, пить много ром, кушать много отбивные — ам, ам, ам!

При слове «Пинки» рука епископа дрогнула. Он пристально вгляделся в лицо индейца.

— Генри Мерривейл! — вскричал он.

— Пить много портвейн, — продолжал тот, вздымая руку вверх, — пить много херес; лицо красный, красный, как перец. Маленький вождь Пинки…

Добрый епископ совершенно потерял самообладание. И ни один здравомыслящий человек не вправе его осуждать. Как уже указывал Г.М., в наших школьных друзьях мы видим не хороших, добрых и несомненно великих людей, какими они стали. Мы видим их такими, какими знали в прежние, давно прошедшие времена, пока им еще не начали воздавать почести. Из головы епископа мигом испарились десятилетия взрослой жизни и все, что за это время произошло.

Доктор Уильям Уотерфорд, епископ Гластонторский, быстро наклонился и набрал полную пригоршню густой, жирной грязи. У него, как подсказал ему рассудок, не оставалось времени слепить из грязи комок, но и пирожок тоже сойдет! Отчасти благодаря везению, а отчасти благодаря силе и точности удара пирожок угодил прямо в лицо сэру Генри Мерривейлу.

— Ну и ну, вот старый чертяка! — прошептала в изумлении Вэтью Конклин.

Вспомнив замечание епископа, которому она ошибочно приписала непристойный смысл, Вэтью решила, будто стоявший перед ней человек не может на самом деле быть его преосвященством. Уж конечно, такой святой человек, как епископ, не может отпускать такие замечания!

— Мадам! — воскликнул епископ, тут же разворачиваясь к ней. — У меня нет времени на…

Времени у него действительно не было. Он недооценил скорость, с какой Г.М. вытер очки и глаза. Схватив лук, из которого, по словам Уэста, нельзя было стрелять, Г.М. наложил стрелу на тетиву.

Издав нежный звук, как в прериях старинных времен, стрела прошла через тулью шляпы епископа и вонзилась в шест между киосками номер шесть и восемь.

— Мерзавец! — заревел епископ, проводя рукой под шляпой, чтобы убедиться, что не ранен. — Помяни мое слово, сегодня я заставлю тебя пожалеть…

Он снова нагнулся, чтобы слепить пирожок из грязи. Однако от злости промахнулся и сбил пирог с мясом с прилавка разъяренного Тео Булла, киоск номер девять.

— Милорд! — воскликнул хормейстер. — Это нужно прекратить!

Мистер Бенсон оглянулся через плечо, и тут его осенило.

У самого входа, в беседке, откуда начинался импровизированный дощатый помост, выстроились друг напротив друга двенадцать мальчиков из церковного хора. Все держали перед собой раскрытые ноты. Мальчики не надели церковное облачение — к чему формальности? Дождавшись сигнала хормейстера и вступления, сыгранного пианистом, мальчики должны были запеть любимый гимн епископа «Десять тысяч раз по десять тысяч».

Но Г.М. обнаружил грязь под досками своего киоска. Плюх! — и увесистый ком ударил епископа в щеку. Плюх! — епископ нанес ответный удар, и на белой новой куртке Тео Булла расплылось грязное пятно.

— Внимание! — Мистер Бенсон поднес к губам дудку-камертон.

Хористы приготовились петь. Разумеется, в таком бедламе расслышать камертон было невозможно. Но внимательно следящий за хормейстером пианист разглядел, как раздуваются его щеки. Мальчики сделали глубокий вдох. И тут доктор Шмидт со всей мощью, на которую был способен, заиграл вступление к гимну «Вперед, христианское воинство!».