Джон Карр - Ночь у Насмешливой Вдовы

Комната, в которой Г.М. ждали Стелла Лейси и доктор Иоганн Шиллер Шмидт, была длинной, с низким потолком; стены были выкрашены бледно-зеленым, каким-то похмельным, цветом. На стене висели три картины: две представляли собой разноцветные кляксы, сюжет которых, наверное, был понятен лишь самому художнику, а третья отдаленно напоминала обнаженную женщину, которая с загадочным видом припадала к земле, сощурив единственный красный глаз.

Напротив двери находилась лестница, ведущая на второй этаж. Сбоку на стене ступеньками расположились книжные полки. Кроме того, в гостиной имелся рояль, накрытый сборчатой серебристой накидкой, придавленной маленькой, но, видимо, тяжелой статуэткой: цилиндр с ушком на одной стороне и крылом — на другой.

Но если в викторианской спальне Джоан чувствовалось некое дыхание сверхъестественных сил, то модерновая гостиная Стеллы Лейси буквально дышала страхом, горем и страданием. Г.М. оглядел обстановку маленькими острыми глазками.

— Я пришел так быстро, как только смог, миссис Лейси, — сказал он, понизив густой бас. — Что случилось?

Доктор Шмидт, скрестивший руки на груди, стоял спиной к холодному камину, над которым висело непонятное голое красноглазое страшилище. Миссис Лейси сидела и смотрела в пол, стиснув тонкие руки, опустив голову; пепельные волосы падали на лицо. Она расположилась на причудливо изогнутой кушетке.

— Сэр Генри, — начала она, тяжело вздохнув, — я…

— Пошалуйста, одна минутка, — перебил ее доктор Шмидт.

Хотя происходящее было доктору явно не по душе, он помнил, что всегда должен улыбаться и лучиться добродушием. Однако его коренастая фигура выражала обратное. К тому же тяжелая золотая оправа очков сверкала как-то недобро, а глаза за стеклами казались гораздо больше, чем были на самом деле. Оживленность доктора в этой комнате, наполненной страхом, казалась почти кощунственной.

— Я не созывал консилиум, заметьте, — сказал он. — И все же… Надо радоваться, когда приходит коллега, да?

— Прошу вас, доктор Шмидт! — с трудом выговорила Стелла. — Позвольте мне самой рассказать все.

Доктор бесстрастно махнул рукой в знак согласия.

Стелла подняла голову. Серые глаза распухли и покраснели от слез, а красивое лицо осунулось. Г.М. прислонился спиной к столу, на котором он заметил еще одну странную статуэтку и колоду карт.

— Сэр Генри, — Стелла то стискивала, то разжимала руки, — не знаю, видели ли вы мою дочку, Памелу…

— Я видел ее как-то раз на улице, миссис Лейси. И пару раз встречал после того. Очень симпатичная девчушка. Она мне понравилась.

— Спасибо, — кивнула Стелла. — Вчера вечером я спросила вас… нет, не вас, полковника… впрочем, не важно! Я спросила, не видели ли вы ее книжку стихов. Она без конца переписывает их, чтобы выглядело красиво, и сама выполнила переплетные работы. Погодите!

Стелла встала и, спотыкаясь, побрела к книжным полкам. Часто моргая, чтобы не расплакаться, она лишь добилась противоположного результата. Со стопки книг она сняла тонкую книжечку, переплетенную в серый картон. На обложке было аккуратно выведено печатными буквами: «Памела Лейси».

— Вот, сэр Генри. Пожалуйста, прочтите третье стихотворение… то есть песенку… Доктор Шмидт пометил его.

— О да! — просиял доктор и скрестил руки на груди.

— Я должна объяснить вам, — продолжала Стелла, которая, очевидно, находилась на грани истерики. — Внимание Пэм привлекла одна французская песенка. Она начинается словами: «Дождик капает — пастушка, собирай своих овечек». Песня про Марию-Антуанетту и ее придворных, когда они играли в пастушек и молочниц в Версале.

— По-моему, я понял, мадам.

Г.М. взял книжечку и открыл ее на третьей странице. Стихотворение было написано ясным и четким, но еще детским, неоформившимся почерком. Оно было озаглавлено «Шансонетка» и начиналось так:

После того как Г.М. закрыл книжечку и положил рядом с собой на столе, последовала долгая пауза. Он как бы ненароком стал перебирать вещи на столе.

— Ясно, — проговорил он без выражения.