Джон Карр - Чаша кавалера

— Сэр, — продолжал Дженнингс, — вы и мадам вели себя со мной очень достойно. Я вынужден уехать, но чувствовал, что сначала должен повидать вас, потому что… — Он сделал паузу. — Я уверен, что вы не выдадите меня легавым. Вот! Люди, живущие по этому адресу, всегда могут меня отыскать, если вы будете настолько любезны, что пришлете туда мои вещи, а если его найдут, это не выдаст ни вас, ни меня.

Его узловатая рука метнулась через окно, протянув клочок бумаги с какой-то надписью. Том машинально взял бумагу и сунул ее в карман.

— Но послушайте, Дженнингс! Ваше настоящее имя действительно Прентис Торн? И вы фальшивомонетчик, способный первоклассно подделать любой английский банкнот?

Дженнингс выглядел так, словно собирался пуститься в длительные объяснения, но ограничил ответ двумя словами:

— Да, сэр.

Объяснение, однако, потекло по другому руслу.

— Я пробыл у вас недолго, сэр и мадам, но я пришел сюда не с дурной целью. Клянусь вам как перед Богом! Я родом из Суссекса и всегда любил Телфорд. Но я не устоял перед искушением. Это все проклятые деньги. Но я хотел сказать вам, сэр, что все в порядке. Ничего страшного не случилось.

— Что значит «ничего не случилось»? О чем вы говорите?

Рука Дженнингса, или Прентиса Торна, снова метнулась в карман пиджака. На сей раз он протянул Тому свинцовую дубинку с мягким кожаным покрытием. Том взял ее с таким видом, словно она могла обжечь.

— Дженнингс, вот этой штукой вы ударили старшего инспектора Мастерса?

— Да, сэр. И у меня был хлоралгидрат. Ради бога, простите меня, сэр, но я добавил его вам в кофе в среду вечером. Черный кофе горчит и скрывает привкус. Если не использовать слишком много хлорала, следующим утром не будет никаких последствий. Конечно, я отдал остаток хлорала… — Дженнингс сделал паузу и быстро огляделся по сторонам, потом стиснул руки, щелкнув суставами. — Вы понимаете, в чем моя трудность, сэр и мадам. Это то же самое, что с банкнотами. Сложность не в гравировке, а в бумаге. Нужно найти точную копию бумаги, иначе ничего не выйдет. Копия была в этом доме, только в другой его части — вы никогда не догадаетесь где, — и я ее раздобыл. Я не пытаюсь оправдаться, сэр. Но…

— Джинни, ты имеешь хоть какое-то понятие, куда клонит этот парень?

— Нет, Том, никакого. Дженнингс, вы признаетесь нам в том, что пытались украсть Чашу Кавалера?

Дженнингс застыл как вкопанный, приподняв руку, как будто защищался от удара.

— Чашу Кавалера? Ага, теперь понимаю! Значит, мадам, вы не догадываетесь, в чем состоит тайна?

Том взмахнул дубинкой, теряя терпение.

— В том, — ответила Вирджиния, — каким образом кто-то вошел и вышел из герметически закрытой, практически запечатанной комнаты.

— Нет, мадам, совсем не в том. И не в Чаше Кавалера.

— Но чаша стоит кучу денег!

— Да, мадам. Вот почему никто ею не интересовался.

— Что бы ни произошло, Дженнингс, — осведомился Том, — вы признаете свою вину? Вы это сделали?

— Нет, сэр! Честное слово! Я только раздобыл копию и положил хлорал вам в кофе. Но я вернул хлорал и отдал дубинку на тот случай, если она может понадобиться. А прошлой ночью дубинку нарочно выбросили. Это было задолго до того, как я покинул поместье, и я подобрал ее снова. — Дженнингс напрягся, услышав позвякивание клавесина. — Мадам, кто находится в той комнате? — спросил испуганный бывший дворецкий. — Когда я вышел из рощи Мэриан и проходил мимо, мне показалось, что я вижу… — Он судорожно глотнул. — И я могу поклясться, что сейчас кто-то стоит у окна и слышит каждое мое слово!

— Дженнингс, вы заставляете нас обоих нервничать, как нервничаете вы! — сказала Вирджиния. — В Дубовой комнате находится только наш друг, сэр Генри Мерривейл. Вы ведь не возражаете против его пения?

— Это правда, мадам? — Дженнингс щелкнул суставами. — Сэр, мадам, вы были добры ко мне, и я хочу сделать полное признание, прежде чем исчезнуть.

— Так делайте! — рявкнул Том.

— Сэр, забудьте о запертой комнате. Она не имеет никакого значения. Единственное виновное лицо, сэр, — это…

С севера донесся быстро приближающийся топот по дерну маленьких ног. Хотя голос принадлежал всего лишь невинному девятилетнему ребенку, его слова могли вызвать у неспокойной совести совсем иные образы.

— Берегитесь! Едет полицейская машина!

Лицо дворецкого из желтого стало зеленым.

— Копы! — вскрикнул он.

По крайней мере, в одном отношении Дженнингс сдержал слово. Он исчез в самом буквальном смысле. Его образ был стерт с оконного стекла так же мгновенно, как влажная тряпка стирает мел со школьной доски. В тот же момент позади Вирджинии и Тома послышался властный и уверенный женский голос, в котором звучали нотки притворного дружелюбия и веселья.