Эллери Квин - Транедия Зет

— Это единственная газета в городе, — объяснил окружной прокурор, — которой хватало духу противодействовать Фосетту и компании.

Послание было изложено в весьма сильных выражениях:

«Сегодняшний выпуск вашей жалкой и наглой газетенки намеренно искажает некоторые факты моей политической карьеры.

Я требую опровержения, в котором вы известите жителей Лидса и округа Тилден, что ваши грязные инсинуации по моему адресу ни на чем не основаны!»

— Обычная чушь, — буркнул отец, отбрасывая копию. — Давай посмотрим следующее послание, Пэтти.

Третий розовый лист был адресован начальнику тюрьмы Алгонкин Магнусу и содержал краткую просьбу:

«Дорогой господин начальник!

Пожалуйста, найдите основания для моих официальных рекомендаций тюремному совету штата, касающихся повышения в должности служащих тюрьмы Алгонкин в будущем году.

Искренне Ваш,

— Господи, неужели этот тип сунул палец и в тюремный пирог? — воскликнул отец.

— Теперь вы можете себе представить, каким спрутом был этот «защитник бедных», — с горечью сказал Джон Хьюм. — Он пытался заполучить голоса даже в тюрьме с помощью патронажа. Не знаю, какой вес имели его рекомендации совету, но, даже если никакого, он умудрялся изобразить себя этаким Гаруном аль-Рашидом, [24] Гарун аль-Рашид (Харун ар-Рашид) (763 или 766–809) — багдадский халиф из династии Аббасидов, чей образ идеализирован в сказках «Тысяча и одна ночь». который раздает дары. Тьфу!

Отец пожал плечами и взял четвертую копию. На сей раз он усмехнулся:

— Прочти, Пэтти. Негодяй и его умудрился запачкать той же кистью.

Я с удивлением обнаружила, что письмо адресовано старому другу отца, губернатору Бруно, и подумала, что бы сказал губернатор, получив столь дерзкое послание:

«Дорогой Бруно!

Мои друзья на Капитолийском холме информировали меня, что Вы открыто выразили свое отношение насчет моих шансов быть переизбранным в округе Тилден.

Позвольте напомнить, что, если Тилден отойдет к Хьюму — его номинация обеспечена, — политическое эхо может отразиться на Ваших шансах быть переизбранным в будущем. Тилден — стратегический центр долины. Вы об этом забыли, не так ли?

Советую ради Вашего же блага серьезно подумать, прежде чем подрывать репутацию члена Вашей партии, достойно занимающего пост сенатора.

— Честное слово, я сейчас заплачу! — Отец швырнул копию в папку. — Знаете, Хьюм, я почти готов отказаться от расследования. Этот сукин сын заслужил, чтобы ему всадили нож в сердце… В чем дело, Пэтти?

— Сколько копий было в папке, отец? — медленно спросила я.

Хьюм бросил на меня резкий взгляд:

— Четыре.

— А на столе пять конвертов!

Я почувствовала себя немного лучше при виде испуганного лица окружного прокурора и алчности, с которой он схватил со стола стопку конвертов.

— Мисс Тамм права! — воскликнул он. — Кармайкл, как это случилось? Сколько писем продиктовал сенатор?

Секретарь выглядел искренне удивленным.

— Только четыре, мистер Хьюм. Копии которых вы прочитали.

Хьюм быстро просмотрел конверты, передавая их нам. Конверт с письмом Илайхью Клею находился на верху стопки; его покрывали пятна засохшей крови. Под ним было письмо редактору «Лидс икзэминер» со словом «Лично», напечатанным в углу конверта и подчеркнутым. Третий конверт был адресован начальнику тюрьмы — на краях лицевой стороны виднелись следы скрепок. Правый нижний угол занимала надпись: «Касательно письма № 245 насчет продвижения по службе сотрудников тюрьмы Алгонкин». Конверт с письмом губернатору был дважды запечатан личной печатью сенатора из синего сургуча, а в углу снова находилось подчеркнутое слово «Лично».

Пятый конверт с письмом, не имевшим копии под копирку, Хьюм обследовал гораздо дольше, прищурив глаза и кривя губы в безмолвном свисте.

— Фанни Кайзер. Так вот откуда ветер дует, — сказал он и подозвал нас.

На конверте не было отпечатанного текста — имя и адрес были написаны черными чернилами властным размашистым почерком.

— Кто такая Фанни Кайзер? — осведомился отец.

— Одна из наших видных горожанок, — рассеянно отозвался окружной прокурор, вскрывая конверт.

Я заметила, как шеф Кеньон напрягся и быстро шагнул к нам, а несколько его подчиненных подмигнули друг другу, как делают мужчины при упоминании женщин легкого поведения.

Письмо внутри, как и адрес на конверте, было написано от руки тем же размашистым почерком. Хьюм начал читать вслух, но при первом же слове остановился, бросил быстрый взгляд на кого-то вне поля моего зрения и продолжал читать про себя. Его глаза блеснули. Отведя в сторону Кеньона, отца и меня и повернувшись спиной к остальным, он позволил нам прочитать письмо, предупредив легким покачиванием головы, чтобы мы не читали вслух.