Джон Карр - Смерть в пяти коробках

Уже от одного этого я почувствовал, как мозги у меня плавятся. Пойдем дальше. Предположим, что и в остальном Фергюсон не соврал. Что же получается, друзья мои? Если к четверти первого адвокатскую контору уже ограбили, значит, неизвестная личность не уносила оттуда наручные часы, будильник и все остальное. Улики были украдены задолго до четверти первого. Злоумышленник заранее отнес их на Грейт-Рассел-стрит и рассовал по карманам отравленных. Убийце было крайне важно, чтобы предметы, уличавшие гостей Хея, оказались у них в карманах. Но он не мог подбросить улики до тех пор, пока они не потеряют сознание, а гости находились в сознании до без десяти двенадцать. Значит…

Убийца подбросил улики тогда же, когда заколол Хея зонтиком, то есть между без десяти двенадцать и полночью. Сделав свое черное дело, он наведался в «Грейз Инн», забрался в уже ограбленную контору и убедился, что ничего не упустил.

А потом… потом пошел домой.

Все кусочки головоломки встали на свои места! Фергюсон недвусмысленно указывает: в квартире Хея, кроме него, находился еще один посторонний, который прятался в платяном шкафу. Мы удивимся, узнав, кто это был. Неизвестная личность влезает в контору Дрейка, Роджерса и Дрейка, проводит там две минуты и удирает домой… Каким образом становится понятно, что незнакомец уходит домой? Давайте перечитаем записку.

Убедившись, что убийца ушел, и осмотрев контору, Фергюсон возвращается на Грейт-Рассел-стрит. Вот что он пишет:

«Проклятая задняя дверь, через которую мы вышли, оказалась запертой на засов изнутри… Этого я не ожидал… я ничего не понял».

Если убийцей был один из гостей, почему запертая дверь так удивила Фергюсона? Гость-убийца, вернувшись, естественно, запер за собой дверь… Нет, друзья мои. Фергюсон удивился, так как знал, что «личность», сделав свое дело, отряхнула руки и удалилась восвояси.

Вот тут наша прекрасная версия терпит полный крах. Мы пятимся назад, к самому началу. Задняя дверь на засове, за парадной дверью наблюдают. Какая еще посторонняя личность? Однако я сохранял спокойствие. И даже одно время считал убийцей или сообщницей Маршу Блайстоун…

– Это уж слишком! – возмутился Сандерс.

– Неужели вы и правда думали, что я?.. – спросила Марша.

– Хо-хо! – замогильным голосом отозвался Г. М. – Еще как думал! Я ведь уже говорил вам: вы упорнее и увлеченнее всех вставляли правосудию палки в колеса в ходе всего расследования. Вы никогда не говорили правды, если можно было солгать. Вы утащили записку Фергюсона из-под самого моего носа, а вернули, лишь убедившись, что в ней не содержится ничего опасного. Но мне как-то не верилось, чтобы у вас имелся ключ от сейфа конторы «Дрейк, Роджерс и Дрейк»! А еще мне не верилось, что вы способны украсть ценные бумаги, принадлежащие Хею. Я наблюдал за вами, когда мы вломились в дом к миссис Синклер. Взломщица из вас никудышная, как и сообщница. Так что на роль убийцы вы не годились.

Отсеяв лишнее, я оставил в списке лишь подозреваемых, способных взломать дверь или сейф… – Г. М. широко улыбнулся и прочувствованно продолжил: – Милая старушка Джудит Адамс! Денни Блайстоун рассказал мне о ней и ее книжке, и тут до меня наконец дошло. Книжка никакая не улика. С ее помощью Феликс Хей затеял свой самый дурацкий розыгрыш. Скверный вышел анекдот. Представляю, как потешался Хей над занудным стилем книги о драконах, как порадовала его тяга мисс Адамс к иностранным языкам – о данной склонности ученой старушки нам сообщил еще Тимоти Риордан… О господи! – Г. М. зловеще поднял палец. – Возьмем, к примеру, тебя, Денни… Кто такой, по-твоему, дракон?

За Блайстоуна ответил Шуман:

– Я могу ответить, сэр Генри. «Дракон» происходит от латинского «драко», то есть «ручная змея»…

– Ручная змея! – зарокотал Г. М. – Конечно! Ручная змея. А теперь послушайте… – Он взял книгу. – Послушайте, что пишет старушка Джудит:

«Для древних римлян «драко» был вовсе не огнедышащим чудовищем христианских легенд. Они называли так ручных змей, которые в богатых семействах выполняли роль домашних животных – среди них попадались и ядовитые. Того же корня и английское слово «дрейк», то есть «селезень». Примечательно, однако, что в испанском языке латинское «драко» трансформировалось в «эль драко». Такое прозвище в елизаветинские времена было дано, после его набегов, сэру Фрэнсису Дрейку».

– Ба! Вот оно. Феликс Хей не мог пропустить такую замечательную шутку. Ручная змея, селезень – и даже прямое упоминание знаменитого однофамильца! Я почти слышу, как он хихикал, перечитывая книгу. Боюсь, особой чуткостью он не отличался – был несколько толстокож, из-за чего и погиб. Эль Драко, Дрейк…