Мэри Лондон - Убийство в масонской ложе

Сэр Малькольм Айвори

Старший инспектор Дуглас Форбс

Элизабет Ливингстон, супруга Джона Ливингстона

Джон Ливингстон, владелец «Ливингстон-Банка»

Уинстон Дин, председатель Федерации производителей «Спейсайда»

Энтони Хиксл, президент международного консорциума

Артур Куперсмит, адвокат

Питер Шоу, журналист и писатель

Сирил Бронсон, управляющий «Ливингстон-Банком»

Стэнли Келли, врач

Майкл Вогэм, цветовод

В тот вечер сэр Малькольм Айвори, дав волю воображению, любовался снегом, который медленно кружил над парком особняка Фалькон. Из Скотланд-Ярда его не беспокоили уже почти целый месяц, и он все дни напролет занимался тем, что ухаживал за милыми его сердцу орхидеями и наводил порядок в своей роскошной библиотеке. Доротея Пиквик, его старенькая экономка, была просто счастлива, поскольку проклинала все эти расследования и дознания, которые хозяин, кажется, обожал не меньше шахмат. По ее разумению, преступный мир населяли одни только кровожадные злодеи да отвратительных нравов девицы. Но, что ни говори, Скотланд-Ярд взывал к помощи сэра Малькольма лишь в тех случаях, когда дело касалось высшего света — знатных фамилий либо состоятельных завсегдатаев Сити.

Зазвонил телефон. И сэр Малькольм не без сожаления распрощался с душевным покоем, которым наслаждался с недавних пор. Он снял трубку с аппарата, помещавшегося на круглом столике с единственной ножкой, и тотчас понял, кто нарушил его покой. Это был дрожащий голос старшего инспектора Дугласа Форбса. Довести инспектора до взвинченного состояния могло либо обрушение нового здания Скотланд-Ярда, либо нападение отряда оголтелых ирландцев на Букингемский дворец.

— Ах, сэр Малькольм, если б вы только знали…

— Полно, Дуглас, успокойтесь…

— Сэр, простите, но, как видно, придется мне побеспокоить вас еще раз.

Сэр Малькольм Айвори имел дело со старшим инспектором уже не первый год. Благодаря своим связям он помогал Форбсу в расследованиях, и тот был ему за это бесконечно признателен. В глазах инспектора, человека простого и прямого, сэр Малькольм являл собой образец истинно британского благородства. Его ум и утонченность просто очаровывали Дугласа Форбса. Рядом с ним он чувствовал себя точно нерадивый студент перед профессором, обладающим всеми мыслимыми научными регалиями и вдобавок безупречным вкусом. Со своей стороны сэр Малькольм тоже высоко ценил Дугласа Форбса, поскольку инспектор служил для него воплощением добросовестного, упорного и храброго полицейского. Конечно, было бы неплохо, если бы Форбс наконец научился одеваться со вкусом и перестал по всякому поводу поминать свою супругу, не без гордости цитируя ее порой нелепые выражения, — впрочем, все это было ничто по сравнению с его самоотверженностью и сметкой.

— Сэр, даже не знаю, как сказать…

— Да скажите хоть что-нибудь…

— Ну, хорошо, так вот: кто-то позвонил к нам в центральное управление и сообщил, что убили Джона Ливингстона.

— Банкира?

— Его самого, и это еще не все! Тот же неизвестный уверял, будто преступление было совершено в масонской ложе! Ливингстон убит в масонской ложе! Представляете, какой скандал… Может, это просто грубая шутка?

— А ваш неизвестный случайно не снизошел до любезности сообщить адрес этой ложи?

— Храм святого Патрика в тупике рядом с домом сорок семь по Барнетт-стрит, в Сохо. Я отрядил туда своего помощника, лейтенанта Финдли.

— Знакомое место. Давайте прямо там и встретимся.

— Ах, сэр Малькольм, я вам так благодарен… Банкир Ливингстон — член масонской ложи… Уму непостижимо! Наш мир и впрямь сошел с ума!

Вэнь Чжан, слуга-китаец, вывел из гаража «Роллс-Ройс», а наш благородный сыщик тем временем быстро уложил саквояж и облачился в черное пальто с меховым воротником, что тотчас же насторожило Доротею Пиквик.

— Сэр Малькольм, и куда это вы собрались в такую пору? Наверняка очередные происки вашего старшего инспектора, которому больше делать нечего, кроме как будоражить порядочных людей!

— Не волнуйтесь! Снега пока еще насыпало немного, так что до места доберемся скоро. Да, вот еще что: сегодня я переночую в лондонской квартире.

— Господи Иисусе, до чего мне все это не нравится! А как же обед? И что мне теперь с ним делать?