Уолтер Саттертуэйт - Эскапада

— Работа такая, Гарри. Охраняю тело.

— Но, знаете, в этом не было необходимости. Я совсем не пострадал.

— Вы, может, и нет. Но меня он достал.

Гарри весело ухмыльнулся.

— Этот человек свинья, так ведь, Фил? Завтра во время вашего великого боя вы должны обучить его хорошим манерам. — Сидя на кровати, он замолотил кулаками по воздуху, изображая грозного победителя. — Бам, бам. Получайте, сэр Дэвид! Ха-ха!

Тут Гарри поднял палец.

— Фил, — сказал он, — я придумал.

— Что?

Он в возбуждении обхватил колени руками и наклонился вперед.

— Завтра утром, когда вы отправитесь на поле битвы, я тоже пойду с вами в качестве вашего… Как это называется? Да, вспомнил, секунданта. [16] В английском языке слово «second», то есть «секундант», означает прежде всего «второй». Как вам нравится, Фил? Гудини будет у вас секундантом!

Он сказал это так, будто большего одолжения мне никто никогда не сделает. Может, и так. Великий человек никогда не был ни у кого секундантом, да и вообще, он никогда не был вторым.

— Замечательно, Гарри, — уверил я его.

Плавно, как будто без всяких усилий, его ноги распутались, ладони оперлись о матрас, и Гарри соскочил с кровати.

— Но вы должны беречь силы, — заявил он. — Вам надо выспаться, Фил. Не хотите немного ушного воска?

Я улыбнулся. Он имел в виду воск, которым сам себе затыкал уши.

— Нет, спасибо.

— Точно? Может быть, повязку на глаза?

— Нет, благодарю, Гарри.

Он наклонился, захватил свои туфли правой рукой, просунув пальцы под языки. Легко протопал по комнате и хлопнул меня по плечу.

— Нет так нет. Но вы должны выспаться, Фил. Этот бой очень важен. Там будут все.

— Мои зрители, — сказал я.

— Вот именно! — Он сжал мое плечо и опустил руку, сияя, как гордый папаша.

— Все, кроме, скорее всего, лорда Боба, — заметил я.

— Лорда Перли, — поправил он. — Бедный лорд Перли. Смерть отца так сильно на него подействовала.

— Угу.

— Завтра он наверняка будет очень переживать за свое сегодняшнее поведение.

— Он будет в любом случае чувствовать себя скверно. За день он уговорил никак не меньше кварты коньяка. А потом, похоже, еще добавил.

— Алкоголь, — сказал Гарри и покачал головой. — Знаете, ведь он разрушает мышечную ткань. Съедает ее, как соляная кислота.

— Я это уже слышал.

— Ну, — улыбнулся он и снова хлопнул меня по плечу, — значит, спать? Приятных сновидений, Фил.

— Вам тоже, Гарри.

— Ух! — сказал он. — Ха-ха! — И вышел из комнаты, хихикая и покачивая головой.

Я подождал, сидя на кровати. И через десять минут услышал, как он вышел из ванной комнаты. А еще через пятнадцать минут до меня донесся храп. В половине первого я встал и вышел из комнаты.

— Входите, — позвала госпожа Корнель. Я вошел, и она закрыла дверь.

На мне все еще был взятый напрокат смокинг. А на ней — красный халат. Темный шелк ярко лоснился под такими же яркими, лоснящимися волнами черных волос. С обеих сторон, между алыми отворотами халата и мраморной шеей госпожи Корнель, проглядывали тонкие, черные кружева ночной рубашки. Корсета под рубашкой не было, как и всего остального.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — сказала она. И показала на маленький двухместный диванчик у стены между двумя столиками. — Налить вам коньяку?

— Не откажусь, — сказал я. — Благодарю.

Я сел.

Эта комната, которая в наших с Гудини апартаментах и тех, где проживали госпожа Аллардайс и мисс Тернер, служила спальней, здесь представляла собой гостиную. Дверь слева вела в спальню. Мебель выглядела такой же старой, как и в моей комнате, но она была полегче и более женственной — всякие оборки, пуфики и цветочные рисунки. На стенах висели старые картины — туманные пейзажи и натюрморты с цветами в вазах. Куда больше цветов, возможно, таких же старых, было на полу — на коврах. А другие цветы, еще более древние, ощущались в аромате ее духов.

Она налила коньяк из бледно-зеленой бутылки в две пузатые рюмки, которые стояли на комоде. Поставила бутылку, подняла рюмки и понесла их к диванчику. Легко обогнула кофейный столик, передала мне одну рюмку и села слева от меня. Она двигалась как человек, который занимался этим долго, пока не добился желаемого результата, и теперь может забыть о былых усилиях раз и навсегда.

Госпожа Корнель сидела, слегка наклонившись вперед и сдвинув колени.

— За покойного графа, — сказала она, поднимая рюмку.

Я поднял свою.

— За графа. — Отпил глоток. — Вы знали, что он умер, — заметил я, — еще до сеанса.