Кейт Саммерскейл - Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл

Допросы, проводившиеся на кухне, были непродолжительны — по три-четыре минуты каждый.

— О том, что он умер, я узнала только после того, как было найдено тело, — показала Констанс. — Об убийстве мне сказать нечего… К мальчику все были очень добры.

Отвечая на вопрос, что она думает об Элизабет Гаф, Констанс сказала:

— Заботливая уравновешенная няня, обязанности свои выполняет наилучшим образом.

Как писала «Сомерсет энд Уилтс джорнэл», показания свои Констанс давала «негромким, но внятным голосом, не обнаруживая каких-либо особых чувств и не поднимая головы».

Уильям, по существу, сказал то же самое, только более эмоционально:

— О случившемся я узнал только утром. К сожалению. Сэвила все у нас обожали. Няня всегда мне казалась очень доброй и спокойной женщиной. О самом убийстве мне сказать нечего.

Уильям давал свои показании охотнее, чем сестра, изъяснялся «четко и решительно, не сводя глаз с коронера». По сравнению с ним Констанс казалась замкнутой и немногословной.

По возвращении в Темперенс-Холл коронер разъяснил присяжным, что их дело не искать убийцу, но выяснить, как именно Сэвил встретил смерть. Все они с видимой неохотой поставили подписи под документом, возлагающим вину за убийство «на неизвестного или неизвестных». «Неизвестный-то неизвестный, — промолвил один из присяжных, — да есть у меня одно сильное подозрение, от которого никак не отделаться». «У меня тоже», — подхватил другой. «И у меня», — присоединился к ним третий. Сапожник встал и заявил, что большинство его коллег считают, что убийство совершил кто-то из обитателей дома на Роуд-Хилл. И обвинил Парсонса, преподобного Пикока и коронера в стремлении замять дело.

Коронер пропустил упрек мимо ушей, успокоив присяжных тем, что «хотя происшедшего не видел никто из людей, Высший судия все видел и все знает». В три тридцать он закрыл слушания: «Могу лишь сказать, джентльмены, что с более загадочным и поразительным убийством мне лично сталкиваться не приходилось».

По завершении слушаний Фоли, все время остававшийся в доме, передал ключ от прачечной миссис Силкокс. Она должна была заняться подготовкой тела к погребению. Затем Элизабет Гаф и Сара Кокс, завернув его в «кокон» — саван, отнесли наверх, как велела миссис Кент няне.

Потом мать Сэвила спрашивали, наклонилась ли няня поцеловать покойника, перед тем как закрыть гроб.

«К этому времени Сэвил сделался мало похож на себя живого; не думаю, что она могла заставить себя поцеловать его».

В понедельник вечером Констанс попросила няню переночевать с нею.

На следующее утро, около одиннадцати, Эстер Олли вернула Саре Кокс список белья и получила жалованье — семь или восемь шиллингов. О том, что не хватает ночной рубахи, она не упомянула.

«О пропаже я ничего не сказала, — призналась впоследствии Эстер. — И это, конечно, неправильно. Правда, я куда-то торопилась, но все равно надо было сказать».

В полдень у нее дома появились окружной констебль Джеймс Морган и еще четверо полицейских, желавших задать вопросы относительно нагрудной фланельки. Им надо было знать, видела ли ее Эстер среди белья семейства Кент. «Нет», — ответила она, а когда визитеры поинтересовались, все ли из белья было на месте, утвердительно кивнула: «все по списку».

И вот тут-то, сразу как Морган со спутниками ушли, Эстер послала Марту на Роуд-Хилл сказать Кентам, что одной ночной рубашки не хватает и что от полиции она это утаила. Миссис Кент пригласила в библиотеку Сару Кокс и Мэри-Энн Кент. Те уверяли, что рубашек было три, но Марта Олли клялась, что в корзине оказалось только две.

Марта все рассказала матери, и та около шести вечера сама пошла в дом на Роуд-Хилл.

«Там я увидела миссис Кент, ее падчериц, няню и кухарку; на пороге своей комнаты появился мистер Кент и в неподобающей джентльмену манере заявил, что, если я в течение сорока восьми часов не найду и не принесу рубаху, он получит особый ордер и меня уведут… Он говорил со мной очень грубо».

В пятницу, 6 июля, останки Сэвила были преданы земле. По сообщению «Вестерн дейли пресс», на пути к месту последнего упокоения «едва процессия миновала „тот самый“ туалет, но не дошла еще и до ворот, веревки, на которых несли гроб, с треском порвались, и он упал на землю, и лежал так, пока из дома не принесли новые веревки». Собравшиеся в большом количестве местные жители наблюдали, как катафалк увозит гроб и двух безутешных родственников — Сэмюела и Уильяма (женщины, как правило, на похороны не ходили, хотя траур в этот день надевали).