Петер Аддамс - Детектив перед сном

— Похищение… шантаж… я надеюсь… в ваших интересах… вы все сможете доказать?

— Не знаю, — пожала плечами Афродита. — Все зависит от того, заговорит ли Валентин Кальбе. Думаю, что предпочтет молчать. Кому захочется обвинять самого себя.

— В таком случае история с похищением не стоит ломаного гроша. Может быть, она вообще придумана?

— Я лишь отвечала на вопрос, почему я не вернула виконту письмо, инспектор.

— Да, да, письмо, — Баллер хлопнул себя по лбу. — Не знаю, что и думать…

— Да все просто, — сказала Афродита, — одно из двух: баронесса первого июня была жива…

— Чепуха! — перебил Баллер. — Я твердо знаю, что она была мертва, я вообще хорошо знаю, кто мертвый, а кто живой.

— …или кто-то подделал ее подпись.

— Вот это, пожалуй, скорее, — задумался инспектор.

— В таком случае, — поспешила Афродита, — кому понадобилась подделка? Кто в курсе всех дел секретариата правления ЕДМ и в состоянии провернуть такую фальшивку?

Афродита поправила очки, разглядывая инспектора. А у того от напряжения вздулись вены на висках. Наконец он промямлил:

— Гм… да-с… собственно говоря, все идет к виконту де Бассакуру… хотя трудно представить…

— Да, да, конечно, просто невообразимо. Но мне кажется, инспектор, вы попали в точку. Прямо невероятно, как вы сразу догадались! Вот где чувствуется опыт. Нет, ну прямо невероятно, как вы сразу схватили суть…

— Я что-то не пойму. О чем вы, собственно?

— О вас, разумеется, — Афродита почувствовала, что немного перехватила. — Разве не вы сейчас указали на виконта? И ведь это же абсолютно верно.

— Вы находите? — инспектор был явно польщен.

— Ну конечно же. У кого было найдено письмо? Кто лучше других знал положение в секретариате правления после смерти баронессы и Гиммельройта? Кто сейчас ведет дела? На все вопросы один ответ: виконт де Бассакур.

— Все это так, но я не вижу мотивов для подделки. Что за интерес мог быть у виконта в этом мошенничестве?

— Вы забываете, инспектор, что значительная доля из пожертвований поступала в личное распоряжение баронессы. И иногда речь шла о весьма и весьма значительных суммах. Разве это не заманчиво?

— …Пожалуй.

— И если вы мне позволите… Мне кажется, что у виконта были причины и для устранения баронессы и ее секретаря. Таким путем он мог присвоить все пожертвования, что поступали к баронессе и в это диковинное Движение.

Баллер энергично замотал головой:

— Это уж слишком, мадемуазель. Виконт Бассакур и убийство! Совершенно исключено. Конечно, и его могли затронуть кое-какие искушения… в конце концов, это встречается повсеместно. Но убийство?! Да как вы смеете думать!

— О, представьте себе, я не единственная, кто так думает. Вам бы следовало послушать его братьев и сестер по сословию.

— Нельзя ли точнее?

— Можно, инспектор. Видите ли, помянутые особы убеждены, что смерть Трутца фон Гофманзау — дело рук виконта. И у них есть для того чрезвычайно веские основания.

И она изложила мнение членов правления о виконте. Но опять ничего не сказала о большом шантаже, словно предчувствовала, что это еще окупится. Подробно рассказала о том, что сообщил Валентин Кальбе насчет телефонного разговора своего хозяина с виконтом и о том, где и как они должны были встретиться. Еще добавила, что не видит причин, почему бы Кальбе отказался от показаний по этому поводу. Может быть, придется настойчиво попросить господ дворян, чтобы они разрешили ему это сделать. А это препятствие вполне преодолимо. Заключительные фразы, как ей показалось, инспектор принял с удовлетворением, ведь появилась возможность заполучить серьезные показания, не задевая при этом самолюбия высокородных господ.

…Афродиту нисколько не удивил холод, каким встретило ее общество на вилле графа делла Скала, когда она спустя полчаса очутилась здесь вместе с Баллером и несколькими полицейскими. Естественно, что пуганые аристократы не выказали горячего желания побеседовать. Даже Кальбе, который после просьбы хозяина виллы чуть было не открыл рот, тут же замкнулся и продолжал величественно разносить ликер. После тщетных попыток заставить кого-нибудь заговорить инспектор мысленно назвал себя идиотом, что поддался на болтовню Афродиты и вообще приехал сюда.

Что по этому поводу думал обермейстер Шмидхен, легко можно было понять, взглянув на его лицо, — на нем буквально печаталось, какую веселую жизнь он устроит Афродите по возвращении. А сама она потешалась про себя над беспомощностью Баллера, который битый час не мог совладать с этой голубой публикой. Разумеется, Афродита с самого начала знала, что ей придется помочь господам в их страстном желании излиться. Поэтому Баллеру оставалось лишь изумляться, когда Герлинда фон Шнепфенфус стала вдруг необыкновенно говорливой после, казалось, ничего не значащего упоминания Афродитой о каком-то конюхе и его потомке. На удивление активно подключился к ней и князь Червенков, когда Афродита его спросила: не считает ли он, что при известных условиях дневник может стоить невероятно дорого? Чрезвычайно предупредительным и словоохотливым оказался и граф делла Скала, стоило лишь спросить у него про какую-то Зеленую труппу. А затем и остальные дамы и господа перестали быть излишне застенчивыми. Теперь они прямо-таки обрушились на несчастного толстого Валентина, и он, наконец, раскрыл свои печальные уста и все-все рассказал блюстителям закона. Баллер изумлялся, завидовал Афродите, ломал без всякой пощады свою незадачливую голову, да так и не сломал.