Петер Аддамс - Детектив перед сном

Автомобильная катастрофа изуродовала правую сторону ее лица и быстро покончила с ее карьерой, но никто не мог отрицать, что эта тридцатилетняя женщина еще сохранила некоторую гротескную красоту. Но Фрэнсис болезненно и извращенно подчеркивала свое уродство. Всегда эффектно одетая, она проделывала неизменный трюк: сначала старалась повернуться так, чтобы была видна лишь красивая сторона лица, и вдруг, резко обернувшись, демонстрировала всем изуродованную щеку и уже сидела так до конца вечера.

Злые языки утверждали, что Фрэнсис унесла из прошлой блистательной светской жизни так много сомнительных чужих секретов, что могла теперь жить вполне безбедно.

Фрэнсис постучала сигаретой по длинному серебряному ногтю.

— Ненавижу тебя? — воскликнула она своим вкрадчивым голосом. — Боже мой, дорогая Лотта, почему же я должна тебя ненавидеть? Не потому ли, что у меня изуродовано лицо? Ты ведь не хочешь сказать, что я с моим безобразием конченный человек, тогда как перед тобой открыта вся жизнь?

Она прищурила глаза и злорадно наблюдала из-под длинных ресниц, как Лотта корежится под ее взглядом.

— Фрэнсис, ты хорошо знаешь, что я совсем не это хотела сказать, — начала Лотта.

— Почему же я должна это знать? — сухо прервала ее Фрэнсис. — Почему я вообще должна пытаться понять, о чем ты думаешь. Сейчас я только хочу знать, каким образом твой браслет попал в ту комнату?

— Почему ты вообразила, что это мой браслет? — воскликнула Лотта в отчаянной попытке атаковать вражеский лагерь.

Фрэнсис рассмеялась.

— Милая Лотта верно забывает, что Фрэнсис бывает везде. Недавно я случайно увидела его на письменном столе Георга. Естественно, я спросила, кому он предназначается. Таким образом, нам троим известно, что браслет твой. Вы с Георгом, я полагаю, намерены молчать, но не следует рассчитывать на кузину Фрэнсис, которая считает, что закон есть закон.

— Замолчи, — прервала ее Лотта. — Ради бога перестань, или ты заставишь меня поверить слухам, которые о тебе ходят.

— Слухи о том, что я зарабатываю не только на собаках, — Фрэнсис сдержанно рассмеялась. — Шантаж — некрасивое слово. Слово, которое мы не должны употреблять, дорогая Лотта. Подумай, как это может повредить фамильной чести.

— На свете сотни людей по фамилии Эскильдсен, — пробормотала Лотта, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Верно, но мы обе знаем только тех Эскильдсенов, которые жили в Розенбринке целых четыреста лет, — Фрэнсис улыбнулась. — Об этом не так-то легко забыть. Я не могу забыть твою ярость, когда поместье несколько лет тому назад было продано Петерсену. Как ты тогда сказала? «Не страшно, что наша семья не владела поместьем в последние семь-десять лет, оно принадлежало порядочным людям, но я бы могла хладнокровно убить мошенника, который присвоил его теперь». — Да, — продолжала Фрэнсис с триумфом, — ты так и сказала: «Я бы могла хладнокровно убить», — она подалась вперед. — Скажи мне, Лотта, ты убила хладнокровно или в состоянии аффекта?

Лотта встала.

— Перестань, Фрэнсис. Отдохни от своих выходок. Ты знаешь не хуже меня, что я никого не убивала. Могу тебе сообщить, что когда ты появилась, я как раз собиралась позвонить в полицию и признаться, что браслет принадлежит мне. К сожалению, телефон не работает, но утром я надену лыжи и сбегаю в деревню, чтобы выложить все начистоту.

— Странно, я почти готова тебе поверить, — процедила Фрэнсис. — Пожалуй, тебе трудно убить человека, но именно потому мне очень интересно, как же туда попал твой браслет? Впрочем, ты не отделаешься от меня сейчас, потому что в такую погоду не выгоняют и собаку. Знай я, что метель разыграется, никогда бы не пришла к тебе; не может быть и речи, что я в такую погоду отправлюсь обратно. Если ты ничего не имеешь против, я займу, как обычно, голубую комнату для гостей, и тебе придется одолжить мне пижаму и халат, потому что у меня с собой только то, что на мне.

— Можешь взять все, что тебе нужно, в моей комнате, — устало сказала Лотта. — Вещи, которыми я сама не пользуюсь, висят в шкафу рядом с зеркалом.

— Ну, тогда я пойду наверх, — поднимаясь, сказала Фрэнсис. — Не ожидай, что я спущусь, если тебя вдруг навестит убийца — никакие силы не заставят меня открыть дверь, как только я запрусь в комнате для гостей. Мне кажется, тут могут быть два случая: ты убила Петерсена, и я не могу чувствовать себя в безопасности в одном доме с тобой; или, что более вероятно, его убил кто-нибудь из твоих замечательных друзей. Я знаю, что все вы были в Розенбринке вчера вечером. И я знаю также, — добавила она со злорадным смехом, — что никто из посторонних не может проникнуть в дом, когда его охраняют собаки. Не забудь, что я сама дрессировала этих псов, пока они не стали такими злыми, что я едва с ними справлялась.