Дороти Сэйерс: Идеальное убийство

Но тут началась Первая мировая война. Конечно, юный идиот захотел жениться, прежде чем идти на фронт. Однако упоминание о долге и чести превратило его в послушный воск в чужих руках. Ему сказали, что, если он вернется с войны искалеченным, это будет несправедливо по отношению к девушке. Самому ему это в голову не приходило — и Питер немедленно освободил ее от всех обязательств. Я тут был совершенно ни при чем; пусть даже результат меня порадовал, средства казались мне не самыми достойными.

Он отлично проявил себя во Франции; оказался отличным офицером, и солдаты искренне любили его. Питер получил звание капитана и короткий отпуск — но его возлюбленная вдруг объявила, что выходит замуж за майора Такого-то, за которым она ухаживала в военном госпитале и который придерживался девиза «Бери женщин с наскока и крепко держи в узде».

Для Питера их внезапное обручение стало тяжким ударом. Девушка даже не побеспокоилась о том, чтобы предупредить его заранее. Они поженились в спешке, когда Питер уже летел домой; приземлившись, он получил письмо, в котором его ставили в известность об уже свершившемся факте. Она же еще и упрекнула его в том, что он ведь сам разорвал их помолвку.

Питер пришел прямо ко мне и признал, что совершил ошибку. «Ничего, — сказал я, — зато ты получил урок. Больше никогда не веди себя с женщинами так по-дурацки». Он вернулся на фронт, по-моему, с единственной целью — быть убитым, однако добился совсем другого — звания майора и ордена «За боевые заслуги». В 1918-м он был контужен взрывом снаряда близ Кодри, в результате чего у него случилось тяжелое нервное расстройство, продолжавшееся в общей сложности более двух лет. Вернувшись в Англию, он поселился в квартире на Пикадилли вместе с Бантером (своим бывшим сержантом, весьма ему преданным) и начал постепенно приходить в себя.

На тот момент я не знал, чего от него ожидать. Питер утратил былую открытость, замкнулся в себе, ни с кем, включая свою мать и меня, не общался; у него появилась склонность к непредсказуемым поступкам. В общем, вел он себя очень странно. Благодаря своему богатству он мог заниматься тем, чем ему хотелось. Меня весьма позабавили усилия женской половины послевоенного Лондона по покорению этого неприступного бастиона. «Мне кажется, — сказала как-то одна почтенная матрона, — что лорду Питеру не стоит жить таким отшельником». «Мадам, — ответил я, — будь оно так, это было бы гораздо лучше». Нет, с этой точки зрения он меня не беспокоил. Меня настораживало то, что у Питера нет никакого занятия, которое немного отвлекло бы его.

В 1921 году случился известный инцидент с изумрудами Аттенборо. О нем почти ничего не писали, однако слухов ходило немало — и это в столь непростое время!

Самой большой сенсацией на судебном процессе по этому делу стало появление лорда Питера Уимзи в качестве главного свидетеля обвинения.

Защита оказалась разбита в пух и прах. Не думаю, что расследование было особенно сложным, но сыщик-аристократ привлек к себе всеобщее внимание. Денвер был в ярости; а я в общем-то не имел ничего против. Мне показалось, что Питер доволен проделанной работой, и еще мне понравился инспектор из Скотленд-Ярда, с которым он подружился, когда разбирал это дело. Чарльз Паркер — уравновешенный, внимательный, прекрасно воспитанный человек — стал Питеру хорошим другом и образцовым зятем. У него есть одно великолепное качество: он способен искренне симпатизировать людям, не влезая при этом к ним в душу.

Единственная проблема с новым хобби Питера заключалась в том, что оно стало для него больше чем хобби — если подобное занятие вообще может считаться подходящим для джентльмена. Нельзя же привлекать преступников к суду просто ради развлечения. Интеллектуальный голод заставлял Питера браться за расследования, но ему мешали расшатанные нервы. По завершении каждого дела у него снова появлялись ночные кошмары, обострялись последствия контузии. Но тут Денвер — именно Денвер, этот болван, так яростно выступавший против увлечения Питера, попал под подозрение по обвинению в убийстве и должен был предстать перед палатой лордов, причем его позор был предан широкой огласке.

Питеру удалось доказать его невиновность; как я, к своему облегчению, узнал некоторое время спустя, по окончании расследования он напился до положения риз. В настоящий момент «хобби» превратилось для него в основной вид деятельности.

Постепенно он снова начал проявлять интерес к общественной жизни и даже стал выполнять небольшие поручения по дипломатической линии в Министерстве иностранных дел. Он уже не так боялся проявлять собственные чувства — в общем, потихоньку оттаивал.