Петер Адамс - Роковое наследство

Снова придя в себя, он обнаружил, что все так же лежит на земле, но кто-то накрыл его одеялом и даже что-то подсунул под голову. Уже светало, и пламя улеглось. На месте гостиницы высились закопченные руины. С моря наползал туман, и всюду пахло гарью.

Эррис сбросил одеяло и попытался встать. Как ни странно, ничего не болело, двигаться было легко, ожоги были совсем незначительные, только одежда кое-где пострадала. Возле обгоревших стен он увидел О'Брайена с незнакомым мужчиной и Дьюита, который поспешил к нему навстречу и с тревогой спросил:

— Зачем вы встали? «Скорая помощь» сейчас приедет. Вы не замерзли?

— В такую жару? — Эррис пытался, как всегда, шутить, но мысль о Гилен не давала ему покоя. Он протянул указательный палец в сторону дымящихся обломков и неуверенно спросил:

— Она там?

Дьюит медленно кивнул и отвернулся.

— Я пытался, но дверь была на замке, — пробормотал Эррис, как будто он был виноват в гибели Гилен.

— Пока неясно, почему она вопреки моему указанию заперла дверь и ставня на засов. Кроме вас были и другие, кто пытался спасти ее, но не успел.

— Как это могло случиться? — Эррис потер себе лоб.

— Клэгга сбили с ног, и поджигатель через окно залил почти весь нижний этаж керосином, — пояснил Дьюит. — Кроме того, пожарные опоздали почти на час, потому что их срочно вызвали на лесопилку, но вызов оказался ложным.

Несмотря на свежий утренний ветер и начавшийся дождь, Эррис не мог прийти в себя от такого страшного удара: Гилен заживо сгорела в своей комнате. Когда к нему подошел О'Брайен в сопровождении незнакомца, которого представил как шефа полиции Уэстрика, Эррис заметил, как необычно серьезно жирное лицо инспектора, потерявшего всякие признаки своей показной жизнерадостности.

— Я потом допрошу вас, Эррис, — сказал он. Голос выдавал его озабоченность. — Как только сможете, зайдите ко мне в участок. Шеф полиции тоже захочет задать вам несколько вопросов.

— И даже больше, можете не сомневаться, — заметил тот. Это был седоватый мужчина с резкими чертами лица, со строгим, но располагавшим к нему выражением.

— Она там? — снова спросил Эррис, показав на руины.

О'Брайен кивнул.

— Да, но от нее немного осталось.

Эррис стоял, покачиваясь, как будто сопротивлялся порывам бурного ветра, и сосредоточенно разглядывал носки своих туфель, словно не зная, что делать и что говорить. Наконец он произнес сдавленным голосом:

— Я хочу ее видеть.

— Там не на что смотреть, одни головешки, — недовольно буркнул шеф полиции, что показалось Эррису неестественным. Его упрямство еще больше усилилось, он настаивал на своем требовании непременно увидеть останки, но никто не мог разубедить его. С тяжелым вздохом шеф полиции уступил после того, как О'Брайен прошептал ему что-то на ухо, и Эррис пошел к развалинам в сопровождении Дьюита, который за все время не проронил ни звука.

Едва они вошли, как послышался звук мотора. Подъехала машина. Эррис ничего не видел и не слышал. Он ничего не воспринимал, кроме того, что лежало под обгоревшим окном. От Гилен почти ничего не осталось. Зрелище было настолько ужасным, что Эррис едва устоял на ногах.

— Простите… я не могу, — заикаясь пробормотал он, однако не мог оторвать взгляд от останков, лежащих в нескольких шагах от него — Боже мой, ну разве это возможно, разве это возможно? — повторял он снова и снова, неспособный ни На что больше. Затем он умолк.

На пороге стоял Финниган. Его лицо было так бледно, будто он впервые встал после продолжительной болезни; на его лице было написано неподдельное отчаяние, и без слов было понятно, что в нем происходит. Несколько раз он пытался раскрыть рот, чтобы заговорить, но издавал только булькающие звуки. Он рухнул на колени и безудержно зарыдал. И тут появился Джойс.

— Гилен? Это неправда, я не знал, я не знал, — застонал он, держась за стену. — Богом клянусь, я не знал… иначе я никогда не согласился бы, никогда, никогда, никогда!

— На что не согласился бы? — строю спросил шеф полиции.

— Арестуйте меня, закуйте в цепи, но я ведь не знал, право же не знал! — верещал шорник, как малое дитя. Он колотил себя кулаками по лицу и скрипел зубами, как в дешевой трагедии, но это не было притворством, несмотря на внешнюю утрированность.

— Ладно, Джойс, пора вам облегчить свою совесть; не только небесное правосудие, но и земное умеет ценить чистосердечные признания, это всегда уменьшает наказание, — сказал О'Брайен, как бы утешая. Однако было очень заметно, что он не выказывает своих истинных чувств. Его глаза сверлили лицо шорника, он явно знал многое, но решил пока помалкивать.