Франк Хеллер - Доктор Z

На следующий день, когда он пришел, казалось, все было забыто, но не прошло и получаса, как он снова возобновил свою игру. Когда он ушел в семь часов, лицо у Остерхаута сделалось таким же серым, как пыль, покрывающая бутылки портвейна в погребке.

Неотложные дела помешали доктору в течение нескольких ближайших дней бывать в погребке. Он не заходил туда около недели и был поражен, снова увидав поле сражения.

У своего стола, безупречный, как всегда, сидел молодой Схелтема, погруженный во французскую книгу. Отложив ее в сторону, он стал писать что-то на столе, и Остерхаут с непередаваемым выражением лица следил со своего места из глубины зала за его писанием. Время от времени молодой ценитель жизни медоточивым голосом заказывал себе абсент, и каждый раз, когда кельнер приносил этот абсент, он поспешно стирал написанное на мраморной доске стола. Его замешательство при этом было слишком явным и не могло поэтому не быть напускным. И вдруг доктор догадался, что он стирал: вычисление, вычитание, результатом которого была сумма, присвоенная Остерхаутом.

«Из него вышел бы недурной инквизитор, — пробормотал про себя доктор, — но…».

После третьего абсента господин Схелтема ушел. Он небрежно сунул в карман сдачу, и лицо его при этом говорило: джентльмены с такой мелочью не считаются. Я знаю, что могу положиться на вас, Остерхаут, и вы знаете, что я это знаю. Он быстро попрощался с кельнером и ушел.

«Мальчишество! — подумал доктор. — Глупое мальчишество! И ведь кельнер фактически украл у него деньги. Но…». Он прервал течение своих мыслей, потому что случайно уловил движение нижней челюсти Остерхаута. Кельнер судорожно жевал ею, стоя у окна и провожая уходившего взглядом. Жилы на его бычьей шее вздулись, и мускулы атлетических рук были напряжены.

Доктор сидел, углубленный в странные думы, когда часы пробили восемь и страдающий астмой владелец погребка господин Белдемакер пришел и объявил, что пора закрываться. Доктор протянул Остерхауту бумажку, с которой тот дал ему сдачи.

— Послушайте-ка, Остерхаут, — кротко запротестовал доктор, — ведь тут не хватает пяти гульденов.

— Он опять обсчитался? — вмешался хозяин, тяжело дыша. — И часто это случается, господин доктор?

Нижняя челюсть Остерхаута перестала двигаться. Лицо его вдруг застыло, превратившись в маску.

— Я… я что-то не помню, — пробормотал он. — Но… — он сделал движение по направлению к очкам, — при такой близорукости…

Хлоп! Он не успел договорить, как его пенсне без оправы лежало на полу, разлетевшись на тысячу осколков.

— Девять диоптрий! Теперь я слеп до завтрашнего дня!

— Неужели у вас нет запасных? — спросил доктор Циммертюр участливо.

— Нет, господин доктор. Ни здесь, ни дома. С девятью диоптриями человек без очков слеп как сова, не правда ли, господин доктор? Господин… господин Схелтема сам изволил сказать это как-то на днях: слеп как сова!

— Никогда не следует брать себе людей, носящих очки, — пыхтел толстый хозяин с досадой. — С вами это случается третий раз, Остерхаут, а вы всё не можете обзавестись запасной парой! Расплатитесь с господином доктором и смотрите, чтобы на этот раз не было ошибки!

Подходя к дверям, доктор слышал, как Остерхаут бормотал: «Слеп как сова до завтрашнего дня!»

Доктор пошел вдоль Кейзерграхт, свернул на Вейзельстрат и дошел до Старой Монетной башни, на которой часы пели гимн в честь весенней ночи. И тут только его поразила одна мысль, и он остановился как вкопанный.

Неужели это возможно? Не может быть! Но почему же? Недостаточно оснований? Гм… а если это так?.. Но какое алиби! Какое алиби!

Дальше он не раздумывал. Он не колеблясь пересек Кальверстрат и через переулочек пошел по направлению к Рокину. На основании личного опыта он знал, что молодой ценитель жизни имел обыкновение обедать в рыбном ресторане Саура.

Доктор застал его за остатками омара и мозельского. Схелтема посмотрел на доктора сначала совершенно равнодушно, потом его, видимо, позабавил вид маленького толстого ученого, когда тот подходил к его столу.

— Разрешите представиться? Меня зовут доктор Циммертюр.

Молодой Схелтема сделал великолепный жест.

— Представиться! Но дорогой доктор, ваше имя слишком известно. Я рад видеть вас, и ваше посещение меня нисколько не удивляет. Я имел случай убедиться, что вы чрезвычайно интересуетесь моей особой. Присаживайтесь! Присаживайтесь!

Доктор был изумлен. Он и не заметил, что позволил себе так увлечься в погребке, охваченный любопытством.