Саймон Толкиен - Последний свидетель

И тут в эту сцену ленивого восточного благоденствия, так живо возникшую в воображении Томаса, ворвался другой образ. То был мужчина, изображенный на портрете в гостиной, но только совсем молодой, и во взгляде его читалась жестокость.

Никаким рыцарем сэр Стивен тогда не был. Он был просто Стивеном Сэквиллем, прибывшим три года тому назад из Англии в Индию с целью сколотить состояние и парой черных револьверов в карманах брюк, которые могли обеспечить достижение этой цели. Особое пристрастие Стивен Сэквилль испытывал к драгоценностям. Он жадно слушал бесконечные байки и легенды о поисках редких камней, путешествиях и счастливых находках, но вскоре круг его интересов сузился и сконцентрировался на сапфире Султана, этом удивительном темно-синем драгоценном камне, в котором, казалось, сосредоточились все тайны и загадки континента. И сэр Стивен не успокоился, пока не раздобыл этот камень.

Томас понятия не имел, откуда вдруг ему стало все это известно, но был уверен, что дело обстояло именно так в тот день, почти сто лет тому назад, на другом конце света. Его прадед не имел никакого права поступать так с набобом. И ни о какой защите британских интересов там речь не шла. Это оправдание он придумал уже после того, как завладел сапфиром, а набоб к тому времени был мертв и не мог опровергнуть эту ложь.

Томас представил себе сцену убийства. День наверняка выдался страшно жаркий, и набоб возлежал на диване после трапезы, а двое темнокожих слуг обмахивали его опахалами из пальмовых листьев. Правда, теперь Томас не знал, пела ли тогда желтая канарейка, да и черноволосых служанок тоже не видел. Он не знал, спал ли набоб или просто лежал с закрытыми глазами и медитировал. Но он видел, как, заслышав стук лошадиных копыт во дворе, а также выстрелы и крики, молодой человек поспешно поднялся с дивана. Томас видел, как бежит через анфиладу дворцовых комнат набоб в серебристых парчовых туфлях с загнутыми носами, бежит и вдруг лицом к лицу сталкивается со своим убийцей. В последнюю секунду он успел заглянуть в холодные голубые глаза Стивена Сэквилля из дома «Четырех ветров», что в графстве Суффолк, который прибыл в Индию по заданию своего короля, чтобы убивать и грабить. Вот прогремели два выстрела, и англичанин перешагнул через свою жертву, точь-в-точь как перешагнули через тело матери Томаса ее убийцы, когда она лежала на площадке и истекала кровью. И кровь эта впитывалась в ковер.

Нет, параллели на этом не прекратились. Сэр Стивен явился к набобу с целью завладеть сапфиром, а убийцы матери Томаса ворвались в дом с целью завладеть драгоценностями Сэквиллей и забрали все, за исключением сапфира. Он так и лежал себе в нижнем ящике стола орехового дерева, дожидаясь, когда он, Томас, найдет его там. Чтоб древнее индийское проклятие продолжало уничтожать одного Сэквилля за другим, пока весь их род не исчезнет с лица земли.

Томас сунул кольцо с сапфиром в карман и снова выглянул из окна спальни на море. Все тот же знакомый пейзаж: небо, солнце, вода, и простирается все это до самого горизонта. И тут вдруг Томас понял, что надо делать.

Он убрал письма и документы обратно, рассовал по ящикам стола. Еще раз взглянул на портрет бабушки, размышляя о том, какие конфликты, наверное, разгорались между этой женщиной со свободолюбивым духом и ее отцом, привыкшим править всеми жесткой рукой. Интересно, подумал Томас, скакала ли она на лошади по пляжу, у самой кромки моря, куда он теперь направлялся. Должно быть, да, наверняка, хотя мама ничего не рассказывала ему об этом.

Спустившись по лестнице, он вдруг остановился и призадумался. Стоит ли говорить тетушке Джейн, куда он идет? Из кухни доносился ее голос. Она все еще беседовала с полицейским, настоявшим на том, что он должен сопровождать Томаса везде, куда бы тот ни направился. А ему было необходимо побыть одному. Он зашел в ванную на первом этаже, схватил первое попавшееся полотенце и зашагал по лужайке к северной калитке, предварительно убедившись, что из окон кухни они его не увидят.

Он повернул ключ в замке и распахнул калитку. Вокруг, насколько хватало глаз, ни души, и Томас вдруг почувствовал себя страшно уязвимым. Впервые за целую неделю он вышел из дома. Солнце просвечивало сквозь ветви деревьев, листва и ветки сплелись наверху, образуя естественный полог, и Томас зашагал по тропинке среди танцующих на песке теней и бликов вниз, к пляжу. Грохот пока еще невидимых волн, разбивавшихся о берег, становился все громче, и Томас вспомнил, в какое возбуждение приходил Бартон, заслышав эти звуки. Пса так и раздирали противоречивые желания. С одной стороны, надо было держать хозяев в поле зрения, с другой — его так и подмывало броситься, не дожидаясь их, вперед, к необъятному пространству, что открывалось за последним поворотом дороги. И Бартона теперь уже нет; он похоронен рядом с маленькой собачонкой по кличке Мэтти невдалеке от северной калитки. А он, Томас, остался на этом свете один-одинешенек.