Дэвид Осборн - Убийство в Чесапикском заливе

За ними я разглядела низкую современную постройку — это была конюшня, где счастливые обладательницы собственных лошадей могли держать своих любимиц. В конце дорожки, обсаженной по обеим сторонам цветами, находилась Коптильня. Лет двенадцать назад Эллен Морни перестроила ее, превратив в гостевой домик с шестью апартаментами, отвечающими самому изысканному вкусу. Там останавливаются родители, приезжающие навестить своих чад.

Здесь следует сказать несколько слов об Эллен. Я училась в «Брайдз Холле» в одно время с ней. Будучи на год старше меня, именно она задавала тон насмешливо-уничижительному отношению ко мне со стороны других воспитанниц школы. Ее отец был знаменитым бостонским брамином, который в первый год моего пребывания в пансионе, к тайной моей радости, оказался замешанным в какой-то скандальной истории, стоившей ему карьеры.

При всей моей нелюбви к Эллен я не могла не признать ее огромных заслуг перед школой. Двадцать пять лет назад, когда она заняла директорское кресло, дела в «Брайдз Холле» находились в плачевном состоянии. Уровень преподавания катастрофически снизился, моральный облик преподавательского состава оставлял желать много лучшего. Воспитанниц из привилегированных семей с каждым годом становилось все меньше и меньше, школьная территория приобрела жалкий вид, постройки обветшали. Окончив колледж, Эллен решила посвятить себя деятельности на ниве просвещения и на первых порах получила место заместителя директрисы в одной из известных приготовительных школ неподалеку от Бостона. Тогда-то к ней и обратились попечители «Брайдз Холла», желавшие вернуть школе былую репутацию; они решили сделать ставку на человека, вышедшего из ее стен.

Их выбор оказался удачным. Благодаря присущим Эллен энергии, самоотверженности и уму пансион «Брайдз Холл» завоевал репутацию лучшего среди учебных заведений этого типа. К тому же Эллен неустанно пеклась о пополнении оскудевшей школьной казны и в этом тоже весьма преуспела. Вскоре она сделалась заметной фигурой на поприще частного образования. Кстати, директорство в «Брайдз Холле» открывает доступ к посту декана практически в любом престижном университете, что для большинства работников просвещения является пределом мечтаний. Не далее как в прошлую субботу я прочла в «Нью-Йорк Таймс», что Эллен обратилась с приветственной речью к восьмистам руководителям приготовительных школ на торжественном обеде в нью-йоркской гостинице «Вальдорф-Астория», где проходил ежегодный съезд Национальной ассоциации приготовительных школ. По сообщению газеты, члены НАПШ стоя аплодировали ей.

Размышляя обо всем этом, я не заметила, как дорога привела меня на овальную площадку, служившую для парковки. Я поставила свою машину рядом с серо-голубым «альфа-ромео» спортивного образца с откидным верхом и выбралась наружу. Некоторое время я просто стояла, собираясь с мыслями, как всегда завороженная поразительной красотой архитектуры Главного Корпуса. Это величественное трехэтажное белое здание совершенных пропорций дает идеальное представление об усадьбах южных плантаторов.

Должно быть, прошло больше минуты, прежде чем я сообразила, что кто-то окликает меня по имени:

— Маргарет! Маргарет!

Я подняла глаза и увидела Эллен Морни, собственной персоной спешащей ко мне вниз по ступеням.

Я не застала Эллен, когда осенью привезла Нэнси в «Брайдз Холл»; последний раз мы виделись с ней пятнадцать лет назад, на встрече выпускниц.

С неким тайным злорадством — надеюсь, простительным, если учесть наши, прямо скажем, не безоблачные отношения в школьные годы, — я отметила тогда, что время обошлось с ней не столь милостиво, как со мной.

При том, что по роду деятельности Эллен приходилось постоянно быть на виду, она, судя по всему, не уделяла должного внимания своей внешности и выглядела заурядной бесцветной классной дамой. Косметикой она то ли вовсе не пользовалась, то ли накладывала ее крайне неумело, одета была безвкусно, стрижка со всей очевидностью свидетельствовала о бездарности ее парикмахера, к тому же она располнела и ее фигура напоминала рыхлую бесформенную глыбу.

Казалось бы, за пятнадцать лет она должна была подурнеть еще больше. Представьте же мое изумление, когда я увидела перед собой изящную, элегантно одетую даму, которая быстрым шагом подошла ко мне, приветливо улыбаясь, взяла меня за руку и приложилась щекой к моей щеке. Я с трудом узнала в ней Эллен. Пожалуй, только голос, всегда казавшийся мне чересчур зычным и фальшивым, оставался прежним, — голос, да еще небольшая, но приметная родинка на левой щеке.