Клод Изнер - Убийство на Эйфелевой башне

— Роман называется «Та, которая».

— Фамилия автора? — сухо осведомился Жозеф.

— Жорж де Пейребрюн.

— Издатель?

Пять дамочек, выстроившихся у прилавка, обменялись безнадежными взглядами.

— Ладно, проехали. О чем роман?

— Это история о трех бедных непорочных девушках, одна из которых после серьезного проступка — сами догадываетесь, какого, — становится матерью! — воскликнула графиня де Салиньяк, меряя Жозефа взглядом так, словно это он был виноват в столь драматическом повороте событий.

— Признаюсь, мне такая книга неизвестна, — сказал измученный Жозеф. — Дорогие дамы, нам пора закрывать магазин!

— Уже? Да ведь только пять часов!

— Учет!

Воспользовавшись тем, что голоса покупательниц заглушили звон колокольчика, Виктор прокрался в магазин. Жозеф заметил его, когда тот уже дошел до бюста Мольера, и попытался было что-то сказать, но Виктор приложил к губам палец и скрылся на лестнице.

Наконец дамы, несмотря на свое численное преимущество, были вытеснены за дверь. Жозеф запер ее на ключ, вытер лоб и взбежал по лестнице. Виктор ждал его на кухне.

— Ну и ну, мсье Легри, вот уж явились не запылились! Жаль, вы не пришли на несколько минут раньше, они меня тут чуть не укокошили!

— Жозеф, вспомните хорошенько, в котором часу курьер доставил письмо?

— Письмо? Какое письмо? Ах, письмо! Я только что раскрыл ставни, ровно в восемь. Он хотел отдать его вам в собственные руки, сказал, это срочно. Я ответил, мол, срочно или нет, не могу же я достать вас из своей шляпы.

— В восемь? Вы уверены?

Жозеф состроил обиженную мину.

— Мсье Легри, я каждое утро открываю магазин в 7.45, минута в минуту, вам ли не знать! Я несколько раз покричал вам, никакого ответа, тогда я забеспокоился, поднялся и вижу: никого. И тут я подумал: «Неужто мсье Легри решил сопровождать мадам де Валуа до самого Ульгата!»

— Как он выглядел, этот курьер?

— Как и всякий кучер.

— Кучер!

— Ну да, кучер. Его фиакр стоял перед лавочкой Сюльпис Дебов.

— Внутри сидел пассажир?

— Эх, мсье Легри, я сквозь стены не вижу, и потом должен вам сказать, что…

Не дослушав, Виктор помчался к себе в кабинет. Оскорбленный Жозеф вернулся в магазин, ворча себе под нос:

— Выложи я ему сейчас, что на душе накипело, он бы так просто не ушел…

Он снова отпер дверь магазина, окинув улицу взглядом: дам уже не было поблизости. Ну а раз так, что бы ни случилось, лавка останется открытой до девяти.

Не в силах усидеть на месте, Виктор ходил из угла в угол, рассуждая сам с собой.

— В восемь часов Дукович пускал рулады на улице Нотр-дам-де-Лоретт. Письмо могла доставить только Таша. Да, это она. Она предупредила его о непредвиденных обстоятельствах ночью или ранним утром. Я ничего не слышал…

Взволнованный, он остановился у комода и схватил картину, написанную Ломье. На него вдруг накатило: это ладное тело, круглые груди, которые он так страстно сжимал… Неужели она играла комедию?

«Ты ничего о ней не знаешь, ничего».

По улице с грохотом проехал фиакр. Виктор закрыл глаза, словно от яркого света. Последний раз взглянув на картину, он перевел взгляд на фотографию Кэндзи. Наполнил ванну и стал раскладывать по местам предметы, лежавшие на ковре. Заинтересовавшись коробочкой, после некоторого колебания он приоткрыл крышку. Там обнаружился медальон с миниатюрным портретом его матери и фото молодой женщины, на обороте которой стояла надпись: Айрис, март 1888, Лондон . Он вытащил из-под рамки два толстых конверта с восковыми печатями, поборов желание вскрыть их, и перевязанный шнурком пакет. Еще не отдавая себе отчета в том, что делает, он быстро развязал тесьму. Это были «Капричос» Гойи. «А мне сказал, отнес к переплетчику!» Виктор стоял в оцепенении, машинально переворачивая страницы, пока его внимание не привлек один из офортов: истомленный человек, окруженный хищными ночными птицами, — оригинал репродукции, что висела в спальне Таша!

— «Сон разума порождает чудовищ».

Нельзя допустить, чтобы поток подозрений перечеркнул всю его жизнь. Виктор продолжал листать книгу, чтобы занять чем-нибудь руки. Он отказывался поверить, что Кэндзи причастен к этому делу, и тем не менее с очевидным не поспоришь, он и Таша явно были в сговоре.

«Она ждет меня в восемь вечера!» — подумал он с горечью. Им овладел внезапный приступ ярости. «Она писала мне нежную записочку, а сама прекрасно знала, что ее сообщник придет расправиться со мной! Но кто же этот сообщник?»