Агата Кристи - Большая Четверка. Загадочный мистер Кин. Тринадцать загадочных случаев

— Разумеется, умею! — сказала Дорис, возмущенная предположением, что она чего-то не умеет.

Взяв у него гитару, она проворно провела рукой по струнам, но только повернула колок, как струна с жалобным звуком лопнула!

— Ой, как же так!.. Ах… Странно, это не та струна! Эго «ля» — она должна быть следующей. Почему она здесь? Она же не должна стоять здесь! Кто мог поставить ее сюда?! Ну и ну!.. Кто же мог сделать такую глупость?

— Наверное, тот, — сказал мистер Саттертуэйт, — кто считает себя самым умным.

Он произнес это таким тоном, что Дорис недоуменно уставилась на него. Мистер Саттертуэйт забрал у девушки гитару, снял лопнувшую струну и, зажав ее в кулаке, вышел из гостиной.

Дэвида Кили он нашел в библиотеке.

— Вот, — сказал мистер Саттертуэйт и протянул ему струну.

Кили взял ее в руку.

— Что это?

— Струна. — Он помолчал немного, затем спросил: — А что вы сделали с той, другой?

— С какой — другой?

— С той, которой ее задушили! Ловко придумано, ничего не скажешь. Все произошло очень быстро — пока мы все разговаривали у дверей, Мэйбл вернулась в гостиную за своей гитарой. Струну вы сняли еще раньше — пока вертели гитару в руках. Вы набросили петлю ей на шею и задушили. Потом вышли, заперли дверь и догнали нас в коридоре. Позже, ночью, вы еще раз спустились вниз и избавились от трупа, инсценировав самоубийство. Тогда же вы натянули новую струну — да только струна оказалась не той! Вот в чем ваша ошибка.

Кили молчал.

— Почему вы это сделали? — спросил мистер Саттертуэйт. — Ради Бога, скажите мне, почему?!

Мистер Кили рассмеялся, и от его мерзкого хихиканья мистеру Саттертуэйту сделалось не по себе.

— Потому, — сказал он, — что это же было так просто! И еще потому, что на меня никто никогда не обращает внимания. Им нет до меня дела — вот я и решил над ними посмеяться!..

Он опять тихонько захихикал и посмотрел на мистера Саттертуэйта безумным взором.

Мистер Саттертуэйт почувствовал огромное облегчение от того, что в этот момент в комнату вошел инспектор Уинкфилд.

Спустя двадцать четыре часа мистер Саттертуэйт уже сонно покачивался в вагоне лондонского поезда. Очнувшись от дремоты, он обнаружил, что напротив сидит высокий темноволосый человек, но почти не удивился неожиданной встрече.

— Мистер Кин, дорогой, это вы?!

— Да, я.

— Мне стыдно смотреть вам в глаза, — сказал мистер Саттертуэйт. — Я потерпел фиаско.

— Вы думаете?

— Я не смог ее спасти.

— Но вы же разгадали загадку?

— Да, это верно. Конечно, не будь меня, кого-то из этих молодых людей могли бы заподозрить в убийстве или даже осудить… Во всяком случае, возможно, я кого-то спас. Но ее — это странное, волшебное существо… — Голос его дрогнул.

Мистер Кин взглянул на него в упор.

— По-вашему, смерть есть величайшее зло, которое грозит человеку?

— Величайшее зло?.. Нет, не…

Мистеру Саттертуэйту припомнились Мейдж и Роджер Грэм… Лицо Мэйбл в лунном свете, безоблачное, неземное счастье.

— Нет, — согласился он — Наверное, смерть не есть самое большое зло.

Он снова вспомнил смятые складки синего шифона, похожие на перья.

Птица со сломанным крылом.

Когда он поднял глаза, напротив уже никого не было Мистер Кин исчез.

Однако кое-что от него осталось.

На сиденье лежала грубо выточенная фигурка птицы из непрозрачного синего камня. Пожалуй, она не представляла большой- художественной ценности, и все же.

В ней было что-то магическое.

Так сказал мистер Саттертуэйт — а он кое-что понимает.

На Корсике мистер Саттертуэйт оказался по милости герцогини. Признаться, здесь он чувствовал себя не в своей стихии. На Ривьере он, во всяком случае, имел все удобства — которые для почтенного джентльмена всегда значили немало. Но, как ни дорожил он своими удобствами, он также дорожил и дружбою герцогинь. Да, у мистера Саттертуэйта, человека достойного, вполне безобидного и в целом положительного, была эта слабость: он любил цвет общества. Герцогиня Лит как раз и представляла самый что ни на есть цвет Родословная у нее была идеальна: отец герцог, супруг герцог — и ни одного чикагского мясника В остальном же она была вполне заурядная и неприметная с виду старушка, более всего любившая украшать свои платья черным стеклярусом [199]. У нее было множество бриллиантов в старомодной оправе, которые она носила точно так же, как в свое время ее мать — то есть цепляла их на себя без разбору, куда попало. Кто-то однажды предположил, что герцогиня становится посреди комнаты, а ее служанка ходит вокруг нее и пригоршнями швыряет в нее брошки.