Дороти Сэйерс - Яблоко раздора

Когда они открывали дверь, шквал дождя и ветра ворвался в дом. Было половина второго ночи. Ламсден снова стал уговаривать Уимзи остаться.

— Нет, нет, спасибо, право не могу. Да и погода не так уж плоха: сыро, но не холодно. Иди сюда, Полли, стой же смирно, старушка!

Пока он седлал лошадь и подтягивал подпругу, Ламсден держал фонарь. Лошадь, накормленная и отдохнувшая, слегка пританцовывая, вышла из теплого стойла — голова высоко вскинута, ноздри втягивают влажный воздух.

— Ну, прощайте, дружище. Непременно жду вас опять. Все было просто великолепно.

— Разумеется! Боже мой, конечно! Мои лучшие пожелания супруге. Ворота открыты? Ну, пока.

— Пока.

Стоило ему очутиться за воротами, как ночь показалась светлее, хотя дождь лил по-прежнему. Где-то за нагромождением облаков пряталась луна, время от времени появляясь на небе, — тусклое пятно, бледнее своего отражения на черной дороге. С головой, набитой воспоминаниями, и желудком, наполненным виски, Уимзи что-то напевал себе под нос.

Он поднялся на холм и уже миновал то место, где верховая тропа снова подходит к шоссе, когда некоторая заминка в беге и легкий толчок заставили его обратить внимание на Полли Флиндерс.

— Вот тебе раз, — сказал обеспокоенный Уимзи и остановил лошадь.

Только теперь он заметил, какой на удивление пустынной была дорога. Ни одной машины, ни одного экипажа. Как будто он находился в дебрях Африки. Уимзи поднял лошадиную ногу и стал осторожно ощупывать ее, светя фонариком. Полли стояла спокойно, не пытаясь уклониться и не вздрагивая.

— В добрые старые времена я бы подумал, что она подхватила камень, — произнес он. — Но сейчас…

Однако его диагноз оказался правильным. Металлическая гайка, оброненная, очевидно, проехавшей телегой, застряла между подковой и копытом. Ворча, он полез за своим ножом. К счастью, в этом великолепном старинном ноже, кроме лезвий и открывалок для пробок, было еще хитроумное приспособление для извлечения из лошадиных копыт посторонних предметов.

Лошадь мягко торкнулась в него, когда он занялся ее ногой. Работать было довольно неудобно. Одной рукой он держал копыто, при этом зажимая под мышкой фонарик, а другой — орудие труда. Тихонько проклиная все эти трудности, он случайно взглянул на дорогу, и ему показалось, что он видит слабый перемещающийся свет. Рассмотреть что-либо подробнее не удавалось, потому что именно в этом месте дорога круто уходила вниз и терялась где-то у края выгона. Это не могла быть машина: свет был слишком слабый. Однако для фургона он перемещался вроде бы слишком быстро. Какое-то мгновение Уимзи раздумывал над этим, потом снова склонился над копытом.

Металлический кругляш никак не поддавался его усилиям, и, когда он прикоснулся к чувствительному месту, лошадь потянула в сторону, стараясь поставить ногу на землю. Приговаривая ласковые слова, он потрепал ее по шее. При этом фонарик выскользнул у него из-под руки. Он недовольно выругался, поставил копыто на землю и подобрал фонарик, закатившийся в траву. А когда он выпрямился и взглянул на дорогу, то увидел это.

Оно появилось из пропитанной сыростью гущи деревьев, отсвечивая призрачным лунным блеском. Не было слышно ни звука копыт, ни громыхания колес, ни позвякивания уздечки. Он увидел белые, гладкие, сверкающие плечи и воротник, лежащий на них, — бледное огненное кольцо, внутри которого ничего не было. Он увидел светящиеся вожжи, их обрезанные концы плавно двигались взад и вперед. Стремительно, не касаясь земли, бежали ноги — бесшумные копыта, несущие светлый, как дым, корпус. Возница наклонился вперед, угрожающе размахивая кнутом. У него не было ни лица, ни головы, но вся его напряженная поза говорила об отчаянной спешке. Карета была едва видна сквозь завесу проливного дождя, но Уимзи все-таки рассмотрел тускло светящиеся колеса и успел заметить в окне что-то белое, застывшее в полной оцепенелости. Бесшумная карета, лошади без головы и такой же возница — все пронеслось мимо, оставив после себя легкое дуновение и едва различимый звук — даже не звук, просто колебание воздуха. И сразу же сорвался ветер и повисла огромная пелена дождя, принесенная с юга.

— Боже милостивый! — сказал Уимзи. — Сколько же мы выпили?

Он повернулся, напряженно всматриваясь в темноту. Затем вдруг вспомнил о лошади и, не думая больше о фонарике, поднял ее ногу и продолжал работать на ощупь. Металлический кругляш перестал, наконец, сопротивляться и упал ему в ладонь. Полли Флиндерс облегченно вздохнула и с благодарностью фыркнула ему в ухо.