Уильям Коллинз - Желтая маска

— Хорошо, сударь! Разве я не дала вам часть этих сведений? И разве я отказываюсь дать их вам полностью?

— Совершенно верно. Но беда в том, что вас опередили. О том, кто была дама в желтом домино и как ей удалось воспроизвести черты покойной графини д'Асколи, мы узнали уже несколько часов назад от другого лица. Это лицо, следовательно, имеет преимущество перед вами. По всем законам справедливости, это лицо и должно получить награду. Нанина, мешок принадлежит вам. Подите сюда и возьмите его!

Нанина показалась из своего убежища. Бригитта, как громом пораженная, мгновение молча смотрела на нее.

— Эта девчонка! — хрипло произнесла она и остановилась, задыхаясь.

— Эта девушка была утром за беседкой, когда вы разговаривали там со своим сообщником, — сказал доктор.

Д'Арбино с момента появления Нанины внимательно следил за лицом Бригитты. Теперь он тихонько подошел к ней. И не напрасно: не успел доктор договорить, как Бригитта схватила со стола лежавшую среди других письменных принадлежностей тяжелую линейку, и, если бы д'Арбино не сжал ее руки, она в тот же миг швырнула бы эту линейку в голову Нанине.

— Отпустите меня, сударь, — сказала она, роняя линейку и поворачиваясь к д'Арбино с улыбкой на побелевших губах и с холодной злобой в упрямых глазах. — Я могу выждать более благоприятного случая!

С этими словами она направилась к двери, потом, обернувшись, в упор поглядела на Нанину.

— Жаль, что я не была чуть проворней с линейкой! — сказала она и вышла.

— Ну вот! — воскликнул доктор. — Я сказал вам, что сумею поговорить с ней так, как она того заслуживает. Одним я безусловно обязан ей: она избавила нас от необходимости идти к ней на дом, чтобы заставить ее выдать маску. А теперь, дитя мое, — продолжал он, обращаясь к Нанине, — вы можете идти домой, и кто-нибудь из слуг проводит вас до самой двери, на случай, если эта женщина еще прячется где-либо возле дворца. Постойте! Вы оставили мешок с деньгами.

— Я не могу взять их, сударь.

— Почему же?

— Она взяла бы деньги!

Сказав это, Нанина покраснела и покосилась на дверь.

Доктор одобрительно переглянулся с д'Арбино.

— Хорошо, хорошо, мы теперь не будем спорить об этом! — сказал он. — Пока что я запру деньги и маску. Приходите, милая, завтра, как всегда. К этому времени я обдумаю, как нам лучше всего сообщить о вашем открытии графу Фабио. Только будем действовать медленно, осторожно, и я ручаюсь за успех.

На следующее утро среди первых посетителей во дворце Асколи был маэстро-скульптор Лука Ломи. Он показался слугам взволнованным и выразил настойчивое желание увидеть графа Фабио. Услыхав, что это совершенно невозможно, он немного подумал, а затем осведомился, здесь ли пользующий графа врач и может ли он поговорить с ним. На оба вопроса ему ответили утвердительно и привели его к доктору.

— Не знаю, как мне приступить к тому, что я хочу сказать, — смущенно озираясь, начал Лука. — Прежде всего, разрешите спросить вас, была ли здесь вчера работница, по имени Нанина?

— Была, — ответил доктор.

— Говорила ли она с кем-нибудь наедине?

— Да, со мной.

— Тогда вы знаете все?

— Абсолютно!

— Что ж, я рад хотя бы тому, что цель моего свидания с графом может быть достигнута и разговором с вами. Мой брат, я с сожалением должен это сказать…

Он остановился, смущенный, и вытащил из кармана сверток бумаг.

— Вы можете говорить о своем брате совершенно открыто. Мне известна его роль в создании гнусного заговора с Желтой маской.

— Я ходатайствую перед вами, а через вас и перед графом, о том, чтобы ваши сведения о поступке моего брата не пошли дальше. Если эта скандальная история получит огласку, это погубит мое дело. А я и так уж зарабатываю достаточно мало, — сказал Лука, и прежняя алчная гримаса чуть проступила на его лице.

— Скажите, вы пришли с этой просьбой от имени брата?

— Нет, я пришел только в своих интересах. Брату, по-видимому, все равно, что будет дальше. Он сразу же составил полное показание о своей роли во всем этом; препроводил его своему начальнику (который перешлет его дальше — архиепископу) и теперь ожидает, какой вынесут ему приговор. Я принес копию этого документа, доказывающего, что брат, по крайней мере, правдив и что он не уклоняется от последствий, которых мог бы избежать, если бы скрылся. Закон не может наказать его, но Церковь может, и Церкви он сделал свое признание. Единственное, о чем я прошу, это — чтобы его избавили от публичного посрамления. Это не принесло бы графу никакой пользы, а для меня означало бы непоправимый ущерб. Просмотрите бумаги сами и покажите их, когда сочтете удобным, хозяину этого дома. Я всецело полагаюсь на его честь и доброту, а также на ваши.