Энтони Беркли - Убийство на верхнем этаже. Дело об отравленных шоколадках

– Нет, не катает, потому что у него не мотоциклет, а машина, – резко сказала Стелла и хмуро уставилась на него. – А почему вы решили, что у него мотоцикл?

– Я не решил, – пояснил Роджер. – Я просто веду беседу. Между прочим, Стелла, у меня к вам маленькая просьба. На будущей неделе я приглашен на бал–маскарад. Где бы мне взять напрокат костюм?

– Не имею ни малейшего представления.

– Ну, а где вы берете свои?

– Если нужно, я шью их сама.

– Ну, мне ваш пример недоступен, – с некоторой долей патетики произнес Роджер. – Я так неловок с толком и ниткой! Не могли бы вы не стучать на машинке, а соорудить мне костюм?

– Какой именно? – осведомилась Стелла, все еще ни остыв.

– Я подумываю вырядиться монахом. Неплохая идея, а?

– Почему монахом?

– Ну как же, ведь мы с вами оба так отвратительно целомудренны, не так ли? Как, Стелла, вы уже уходите?

– А у вас есть для меня какое–нибудь задание? – более чем холодно осведомилась мисс Барнетт.

– Нет, пожалуй, вы все уже сделали. До свиданья.

– До свиданья, – еще холоднее отозвалась Стелла.

– Завтра в обычное время? – крикнул Роджер в закрывающуюся дверь.

– Разумеется, – донеслось из коридора.

Еще долго после того, как ушла Стелла, Роджер, насупившись, сидел в кабинете. Обычно, когда у Мидоуза было, как сегодня, полдня свободных, Роджер ужинал где–нибудь в ресторане. Нынче он не двинулся с места, даже когда час ужина давно миновал. Это в последний раз, дал он себе клятву, в последний раз дело «Монмут–мэншинс» заставляет его забыть о еде.

Наконец он поднялся и, поднимаясь, чувствовал, что его переполняет омерзение. Ему претило это дело, просто претило, именно так. Он сожалел, что ввязался в него, он чувствовал себя глубоко несчастным оттого, что натура не позволяла его бросить, не доведя до конца, ему, наконец, было жалко, что он уже его разрешил. Ибо теперь он не знал, что же с ним делать.

Именно этот вопрос приковал его к креслу в последние два часа. Промашки тут быть не могло – он верно решил головоломку. Решение явилось ему готовенькое, как вспышка вдохновенного озарения. Внезапно он увидел всю картинку, с каждой деталью, аккуратно вошедшей в предназначенный для нее паз, вплоть до лепешки глины. Ключевой деталью, конечно, были четки, и ведь он с самою начала знал, что так и должно быть. Как все теперь казалось очевидным, – теперь, когда раскрылись глаза!

Да, но что же с этим делать? Вот в чем задача. Слова Стеллиного лягушонка пришли ему на ум, и Роджер, пожав плечами, не мог с ними не согласиться: от живой мисс Барнетт решительно никому никакого проку не было, от мертвой – был. Но погибла она вследствие хладнокровного преднамеренного убийства. На такое злодеяние невозможно ответить лишь мягким укором. И все–таки…

В конце концов Роджер понял, что ему надо делать. Он сообщит Морсби те данные, которые ему самому помогли добраться до сути. Если Морсби не внемлет им, это будет вина Морсби. И вне зависимости от того, как поступит старший инспектор, Роджер тактично сообщит тем, кто владеет секретом, что последний таковым больше не является. Он подошел к телефонному аппарату и попросил Скотленд–Ярд. Старшего инспектора на службе уже не оказалось, и Роджера соединили с его квартирой в Баттерси.

– Алло? – донесся голос Морсби. – О, мистер Шерингэм? Слушаю, сэр, чем могу быть полезен?

– Я по поводу «Монмут–мэншинс», Морсби. Вы уже взяли того парня?

– Не вполне. Тут еще несколько осложнений, мистер Шерингэм, ничего не поделаешь. Но все нити у нас в руках. Вы можете ожидать ареста практически в любой момент.

– Понятно, – с сомнением в голосе произнес Роджер: Морсби всегда отличался оптимизмом. – На основании тех улик, о которых мы с вами говорили?

– Тех самых, сэр.

– Значит, ничего нового не появилось?

– Нет, мистер Шерингэм, боюсь, что нет.

– Что ж, Морсби. Я тут все обдумал и звоню вам, чтобы подкинуть три соображения, которые пришли мне в голову, и еще одну улику, которую я сам обнаружил.

– В самом деле, сэр? – Если в голосе Роджера читалось сомнение, то в голосе Морсби – в тройной мере. Нельзя было не понять, что старший инспектор исполнен скепсиса относительно важности улики, откопанной мистером Шерингэмом.

– Да, Морсби, и на этом я выхожу из игры. Отныне дело вполне разрешимо и больше меня не занимает. Завтра я начинаю новую книгу, а вы понимаете, что это значит. Вот вам улика, а точнее, ее следствие: мисс Барнетт была убита не в десять тридцать, а в шесть вечера.