Уильям Коллинз - Армадэль. Том 1

Он также остановился в замешательстве, посмотрел на аттестат и не сказал ничего более.

Наступило минутное молчание. Вечер был теплый, и мистер Бэшуд между другими своими бедствиями имел печальный недуг — у него потели ладони. Он вынул жалкий бумажный носовой платок, свернутый в комок, и начал вытирать им руки. Если бы это сделал кто-нибудь другой при подобных обстоятельствах, это могло бы показаться смешно, но этот поступок от этого человека в таком месте беседы казался неуместным.

— Время мистера Педгифта слишком драгоценно, сэр, чтобы терять его для меня, — сказал он. — Я расскажу то, что следует рассказать вам, если вы позволите мне. Я был несчастлив в своем семействе. Это несчастье трудно было переносить, хотя на словах это и не покажется. Жена моя… — одной рукой он крепко схватил носовой платок, вытер свои сухие губы, борясь сам с собой, и продолжал:

— Жена моя, сэр, несколько мне мешала, она — я боюсь, что должен признаться в этом — повредила мне в глазах сэра Джона. Вскоре после того как я занял место управителя, она начала.., она взяла привычку.., я, право, не знаю, как это сказать.., пить. Я не мог отучить ее от этого и не всегда мог скрывать это от сэра Джона. Она раза два выводила его из терпения, когда он приходил в контору по делам. Сэр Джон извинял это не очень ласково, но все-таки извинял. Я не жалуюсь на сэра Джона, я.., не жалуюсь теперь и на мою жену.

Он трепещущей рукой указал на жалкий креп, которым обвязана была его шляпа.

— Я ношу по ней траур, — сказал он слабым голосом. — Она умерла около года тому назад в здешнем доме умалишенных.

Губы его начали судорожно подергиваться. Он взял рюмку вина и, вместо того чтобы отхлебнуть, на этот раз осушил ее всю.

— Я не очень привык к вину, сэр, — сказал он, сознавая, вероятно, румянец, выступивший на лице его.

— Я прошу вас, мистер Бэшуд, не огорчать себя, рассказывая мне более, — сказал Мидуинтер, не желая настаивать на признаниях, которые уже довольно обнаружили горести этого несчастного человека.

— Я очень вам благодарен, сэр, — сказал мистер Бэшуд. — Но если я не задерживаю вас слишком долго и если вам угодно будет вспомнить, что инструкции мистера Педгифта были очень настоятельны, кроме того, я только упомянул о моей покойной жене оттого, что если бы она не выводила из терпения сэра Джона, то все могло бы устроиться иначе… — Он остановился, бросил неоконченную фразу, в которой запутался, и начал другую:

— У меня было только двое детей, сэр, сын и дочь. Дочь умерла в младенчестве, сын мой вырос, но я через него лишился моего места. Я сделал для него все, что мог. Я определил его в хорошую контору в Лондоне. Его не хотели взять без денежного обеспечения. Я боюсь, что это было неблагоразумно, по у меня не было богатых друзей, которые могли бы помочь мне, я, сам поручился за него. Сын мой оказался дурным человеком, сэр. Он, может быть, вы поймете меня, если я скажу, что он поступил нечестно. Его хозяева согласились по моей просьбе отпустить его без судебных преследований. Я просил очень усердно, я любил моего сына Джэмса, взял его домой и употреблял все силы, чтобы исправить его. Он не хотел остаться со мной, он опять отправился в Лондон, он, извините, сэр, боюсь, что я все перепутываю, боюсь, что я отступаю от главного пункта…

— Нет, нет, — ласково сказал Мидуинтер, — если вы считаете нужным рассказать мне эту печальную историю, рассказывайте, как хотите. Вы видели вашего сына после того, как он уехал от вас в Лондон?

— Нет, сэр, он еще в Лондоне, сколько мне известно. В последний раз, как я имел о нем известие, он зарабатывал себе пропитание не весьма честным образом. Он служил в Частной Справочной Конторе на Шэдисайдской площади.

Он сказал эти последние слова очень рассеянно, осматриваясь вокруг в замешательстве и напрасно стараясь отыскать потерянную нить рассказа.

Мидуинтер сострадательно помог ему.

— Вы мне говорили, — сказал он, — что вы лишились места по милости вашего сына. Как это случилось?

— Вот каким образом, сэр, — отвечал Бэшуд, с волнением возвращаясь к надлежащему пункту. — Его хозяева согласились отпустить его, но они обратились к его поручителю — это был я. Конечно, их порицать нельзя, это поручительство покрывало их потерю. Я не мог заплатить всего, я должен был занять. Мой кредитор стал преследовать меня. Это, конечно, жестоко, но так как ему нужны были деньги, он, конечно, поступал справедливо. Но, верно, и другие джентльмены сказали бы то же, что сказал сэр Джон; наверно, и другие не захотели бы оставить управителя, которого преследовала полиция и мебель которого продавали за долги. Вот как это кончилось, мистер Мидуинтер! Я не стану задерживать вас долее, вот адрес сэра Джона, если вы желаете обратиться к нему.