Джон Макдональд: Девушка, золотые часы и всё остальное

Неожиданно шприц исчез! Он исчез, Фред! Я стоял и, точно болван, тупо смотрел на свою пустую руку. А Кирби Винтер и эта его девица весело улыбались. Я взглянул на Хаддлестона. Фред, клянусь, это правда! — он оказался вдруг совершенно раздетым, только вместо пояса на нем был широкий голубой шарф, завязанный огромным бантом, а на груди — на его груди! губной помадой было крупно написано: «сюрприз»!

Вспомнив Сан Паоло, я подумал, что медлить нельзя и пора поквитаться с этим Винтером. Как тебе хорошо известно, я стреляю быстро и точно, и редко промахиваюсь. И вот только я собрался спустить курок, как увидел, что в руке у меня не пистолет, а баллончик с дезодорантом.

А дальше… А дальше, Фред, не знаю как, я очутился в лифте, двери которого уже закрывались. Там еще находились лифтер, три туристки почтенных лет и мой несчастный Хаддлестон. Двери захлопнулись, мы начали опускаться, леди стали визжать и падать в обморок. Фред, в этом лифте поднялся настоящий бедлам! Как и Хаддлестон, меня тоже обернули шарфом, только шарф был не голубой, а розовый. Вся прочая одежда отсутствовала. А на моей груди красовалась надпись: «Adios, amigo!» Прощай, друг (исп). И оба мы оказались наголо выбриты, Фред, и с ног до головы облиты самым вонючим одеколоном. Лифт спустился на первый этаж, лифтер, орущий благим матом, распахнул двери. Хаддлестон выскочил из лифта и бросился бежать…

Так или иначе, теперь все успокоилось. Если ты вышлешь нам деньги, о которых я тебе телеграфировал, нас отпустят отсюда уже завтра. Наш адвокат говорит, что нам не было предъявлено ни одного крупного обвинения, зато, можешь не сомневаться, достаточно мелких. Он также узнал, что Кирби Винтер и его подружка выехали из отеля сегодня в полдень.

Что до Хаддлестона, то он едва ли теперь представляет интерес для кого бы то ни было. Да и за себя я не могу поручиться. Ты все еще думаешь, что нас подкупили? Но не можешь же ты не признать хотя бы то, что способ замести следы мы выбрали тогда весьма странный.

Как я уже говорил, в случае если твой клиент захочет снова отыскать Кирби Винтера, посылать тебе придется кого-нибудь другого.

Но свою версию случившегося я могу предложить. Все же я не до конца еще спятил.

Итак, пожалуй, самое простое объяснение — гипноз. Но здесь не то, Фред, здесь что-то другое. Я думаю — только не пугайся! — я думаю, тут колдовство. Да, да, колдовство, вроде того, о котором мы все читали в детских книжках. А почему бы и нет, спрашивается? Ведь если где-то оно продолжает существовать, как существовало прежде, колдуны не станут сообщать об этом в газеты. Ясное дело.

А дядя Винтера — Омар Креппс? Разве он не был окружен постоянной таинственностью? Не был ли он колдуном? Может, перед смертью он научил этого проклятого Кирби Винтера, как совершать свои заклинания, или где потереть волшебную лампу, или что-то там еще, дьявол его забери!

А вспомни, что произошло в Сан Паоло. Винтер вместе со своей маленькой ловкачкой выиграли в шести крупнейших казино города более семидесяти тысяч долларов. Если это не волшебство, Фред, тогда скажи мне, что это? Какое-то научное изобретение?

Клянусь богом, Фред, если сейчас эта прелестная крошка вдруг возникнет в моей камере и у меня на глазах превратится в розовое кенгуру, это меня ни капли не удивит. Когда с человеком происходят такие сумасшедшие вещи, он попросту теряет способность удивляться.

Может быть, наш клиент и ты правы, может, Винтер действительно был когда-то самым обыкновенным балбесом. Но уверяю тебя: что-то с тех пор изменило его. И если вы не узнаете, почему и как это произошло, нет никакого смысла снова бросаться догонять их. Они так смотрели на нас, Фред… ну, точно пара марсиан. Или — как смотрят на рычащего щенка. Ласково так. Посмеиваясь. И — свысока.

Надеюсь, ты уже выслал деньги, иначе мы можем пробыть здесь очень и очень долго. Но когда бы мы ни вышли отсюда, думаю, придется мне искать себе другую работу. Я потерял всю свою прежнюю уверенность.

Медленно, со страшным напряжением Кирби приходил в себя. В голове у него продолжали звучать какие-то слова, обрывки вчерашнего разговора. Он как будто различал собственный голос, без конца повторяющий одни и те же жалобы — отражение подавленного и угнетенного духа.

Силуэт женщины, сидящей за столом напротив него, отчетливо вырисовывался на фоне окна. Сквозь стекло виднелся океан, розовый в лучах то ли заката, то ли восхода. Это чудесное розовое свечение передавалось коже ее обнаженных бронзовых плеч и горело в огромной копне светлых волос.