Агата Кристи - Щелкни пальцем только раз

— Полицейские и воры, — снисходительно сказала миссис Ланкастер. — В молодости мы до того глупы, вы знаете. И все такое. Банды… большие ограбления… они так привлекают человека в молодости. Думаешь, что быть марухой — это самая удивительная вещь на свете. Я и сама так когда-то думала. Поверьте мне… — она наклонилась и похлопала Таппенс по колену… — поверьте мне, это не так. Честное слово. Я так когда-то думала, но хочется чего-то большего, вы знаете. Никакого особого удовольствия в том, что воруешь и тебе это сходит с рук, нет. Разумеется, нужно еще хорошо все организовать.

— Вы хотите сказать, что миссис Джонсон, или мисс Блай, как там вы ее называете…

— Ну, разумеется, для меня она всегда была мисс Блай. Но по какой-то причине — она говорит, что все было проще — она время от времени величает себя миссис Джонсон. Но она так и не была замужем, вы знаете. О нет. Она закоренелая старая дева.

Снизу до них донесся стук.

— Боже мой, — сказала миссис Ланкастер. — Это, должно быть, опять вернулись Перри. Я и думать не думала, что они вернутся так скоро. Стук повторился.

— Может, нам следует впустить их, — предложила Таппенс.

— Нет, дорогая, этого мы не сделаем, — сказала миссис Ланкастер. — Я не выношу, когда люди постоянно вмешиваются. У нас такой приятный разговор, правда? Я думаю, мы просто останемся здесь… О боже, теперь они кричат из-под окна. Посмотрите-ка, кто это.

Таппенс подошла к окну.

— Это миссис Перри, — сказала она. Снизу миссис Перри кричала:

— Джулия! Джулия!

— Какая наглость, — сказала миссис Ланкастер. — Я не позволяю людям вроде Амоса Перри называть меня по христианскому имени. Нет, право. Не беспокойтесь, дорогая, — добавила она. — Здесь мы в полной безопасности. И мы можем вести приятную беседу. Я вам все о себе расскажу… У меня и впрямь была очень интересная жизнь.. Такая насыщенная… Иногда я думаю, мне следовало бы описать ее. Я запуталась, видите ли. Я была дикая, и я спуталась… ну, право, с обыкновенной шайкой преступников. Другого слова для этого нет. Некоторые из них были очень нежелательные люди. Имейте в виду, среди них были и очень милые люди. Весьма приличные.

— Вроде мисс Блай?

— Нет-нет, мисс Блай никогда не имела ничего общего с преступностью. Только не Нелли Блай. О нет, она очень церковная, вы знаете. Религиозная. И все такое. Но есть разные пути религии. Возможно, вы это знаете, а?

— Я полагаю, есть много различных сект, — предположила Таппенс.

— Да, должно быть, для обычных людей. Но есть другие, кроме обыкновенных людей. Есть особые, которые подчиняются особым командам. Вы понимаете, что я имею в виду, моя дорогая?

— Не думаю, что понимаю, — сказала Таппенс. — А вы не думаете, что нам следует впустить Перри в их дом? Они уже беснуются…

— Нет, мы не впустим Перри. Пока я не… ну, пока я вам все не расскажу. Вы не должны бояться, моя дорогая. Это все совершенно… совершенно естественно, совершенно безболезненно. Боли вообще никакой нет. Как будто засыпаешь. Ничего больше.

Таппенс уставилась на нее, затем вскочила и направилась к двери в стене.

— Так вам не выйти, — сказала миссис Ланкастер. — Вы не знаете, где там секрет. Он совсем не там, где вы думаете. Это знаю только я. Я знаю все тайны этого дома. Я жила здесь с преступниками девушкой, пока не уехала от них всех и не заработала спасение. Особое спасение. Вот что было даровано мне… чтобы искупить мой грех… Дитя, вы знаете, я убила его. Я была танцовщицей… мне не нужен был ребенок. Вон там, на стене… картина — это я танцую…

Таппенс повернула голову за указующим перстом. На стене висела картина, написанная маслом: девушка в натуральную величину в костюме из белых сатиновых листьев с надписью: «Водяная лилия».

— Водяная лилия была одна из моих лучших ролей. Все так говорили.

Таппенс неторопливо вернулась и села. Она уставилась на миссис Ланкастер во все глаза, и, пока она делала, слова повторялись у нее в голове. «Это было ваше бедное дитя?» Слова, которые она слышала в «Солнечном кряже». Она тогда испугалась. Испугалась она и сейчас. Она еще даже не была уверена, чего именно боится, но ее охватил тот же самый страх. Она смотрела на это благожелательное лицо, на эту добрую улыбку.

— Мне пришлось повиноваться командам, которые мне давались… Должны быть умертвители. Меня назначили по этой части. Я приняла свое назначение. Они уходят безгрешными, понимаете. Я имею в виду, дети ушли безгрешными. Они были недостаточно взрослыми, чтобы согрешить. И вот я отправила их на небеса, как мне было назначено. Все еще невинными. Еще не вкусившими зла. Вы понимаете, какая это великая честь — быть избранной. Быть одним из специально избранных. Я всегда любила детей. Своих детей у меня не было. Это было очень жестоко, правда же, или казалось жестоким. Но на самом деле это было возмездие за то, что я содеяла. Вы, вероятно, знаете, что я содеяла.