Эмиль Габорио - Убийство в Орсивале

Завтрак уже был накрыт, и старый судья пригласил гостей поесть. Как и вчерашний обед, завтрак этот прошел в молчании и длился очень недолго. Все сознавали, что дорога каждая минута. Домини уже ожидал их в Корбейле и, вероятно, начинал терять терпение.

Луи поставил на стол корзину с великолепными фруктами, когда Лекок вспомнил о костоправе. Отец Планта хотел было послать за Робело одного из слуг, но сыщик вызвался пойти за ним сам.

— Это опасный негодяй, — сказал он. — Я пойду к нему сам.

Он вышел, и не прошло еще и десяти секунд, как раздался вдруг его крик:

— Господа! Господа!..

Доктор и мировой судья бросились к нему.

На пороге в кладовую лежал бездыханный труп костоправа.

Робело покончил самоубийством.

Орсивальский костоправ, несомненно, должен был обладать редким мужеством и особым присутствием духа, чтобы лишить себя жизни в темной кладовой, не возбудив ничьего внимания в библиотеке каким бы то ни было шумом. Моток бечевки, найденный ощупью во тьме между старыми книгами и пачками журналов, и послужил средством к самоубийству. Робело крепко обвязал ее вокруг шеи и, просунув под нее карандаш, стал наматывать веревку на карандаш и удавил себя.

Он лежал бледный, с полуоткрытыми глазами, разинув рот, с видом человека, который без особых страданий, под влиянием прилива крови к мозгу, мало-помалу терял сознание.

— Может быть, его еще можно возвратить к жизни? — сказал доктор Жандрон.

И, вытащив из кармана инструменты, он склонился над трупом.

Это самоубийство обидело и разочаровало Лекока. Все шло как по маслу, и вдруг этот важный свидетель, едва не стоивший ему жизни, ускользнул от него. Наоборот, отец Планта казался довольным, точно эта смерть оберегала для него какие-то планы, о которых он еще не хотел говорить.

Доктор поднялся. Все его усилия оказались тщетными.

— Конец! — сказал он. — Удушение полное. Смерть последовала всего в несколько минут.

После этого тело костоправа вынесли и положили на ковер в библиотеке.

— Остается теперь отнести его домой, — сказал отец Планта. — Мы тоже отправимся туда, чтобы опечатать его мебель, где, вероятно, хранятся важные бумаги. — И, обратившись к слуге, он сказал: — Беги скорее в мэрию, спроси там носилки и захвати с собой двух понятых.

Присутствие доктора Жандрона более не было необходимо, он пообещал отцу Планта, что еще встретится с ним у Робело, и отправился к Куртуа, чтобы узнать, как там дела.

Тем временем возвратился Луи, приведя с собой не одного, а целых десять понятых. Уложили на носилки тело Робело, и печальная процессия двинулась в путь.

Орсивальский костоправ обитал на другом конце города, влево от железного моста. Он занимал один целый дом в три комнаты, из которых в одной помещалась его лавка, заваленная связками травы, сушеными кореньями и разными целебными растениями, а в другой, хорошо меблированной, он спал.

Носильщики положили на кровать свою печальную ношу.

Тем временем отец Планта осмотрел все ящики, ключи от которых нашлись в карманах у самоубийцы. Он искал очень хорошо, но не находил ничего, кроме того, что было ему уже известно раньше. Вот купчая на участок Морен, а вот права собственности на фраппельские поля и на участки земли при Пейроне.

Отец Планта едва мог скрыть свое разочарование.

— Ничего ценного, — шепнул он на ухо Лекоку. — Вы понимаете это?

— Очень хорошо, — отвечал сыщик. — Этот Робело, оказывается, хитрый плут, достаточно благоразумный для того, чтобы дать понять всем, что он наживал свои деньги целые годы. Вы не обнаружили по его книгам, какой суммой он мог владеть безбоязненно? Сколько там выходит?

Мировой судья тотчас же подсчитал несколько цифр.

— Четырнадцать тысяч пятьсот франков, — отвечал он.

— Ну, госпожа Соврези дала ему много больше! — решительно заявил агент полиции. — Имея только четырнадцать тысяч, станет он вам их скрывать! Что он за дурак! Тут, наверно, у него где-нибудь запрятан клад.

— Разумеется, я того же мнения, — но где?

— Надо искать!

И Лекок сам лично принялся за поиски. Не имея определенной цели, он бродил из угла в угол по комнате, переворачивал мебель, стучал кое-где кулаком об пол и стены. Наконец он подошел к камину, перед которым уже несколько раз останавливался раньше.

— На дворе сейчас июль, — сказал он, — а в камине пропасть золы!

— Осталась от зимы, — возразил мировой судья.

— Так-то так, а не кажется ли она вам слишком чистенькой и аккуратной? Я не вижу на ней охлопьев пыли и частиц сажи, что было бы, если бы огня не зажигали уже столько месяцев.