Пьер Сувестр: Пустой гроб

Играл он на повышение? Или на понижение?

Предпринятый банком маневр потряс финансистов биржи сильнее, чем удар грома.

В пять минут картина определилась.

Вплоть до половины второго все играли на понижение, в два часа сгорали огромные состояния, известные биржевые маклеры собирались закрывать свои маклерские конторы, спекулянты уже нащупывали в кармане спасительный револьвер, когда внезапно курсы акций повысились.

Несколько мгновений хватило, чтобы рынок потерпел полный крах, а теперь, в считанное число минут, ситуация вновь полностью переменилась.

Рента вмиг снова поднялась на два пункта.

Медные рудники повысились в цене, возрос спрос на золотые прииски.

В мгновение ока паника сменилась энтузиазмом, и в этом было что-то зловещее.

— Ну и дела! Заметили, что делает банк?

Банк скупал акции.

Об этом сразу стало известно, обсуждению это не подлежало, и все старые завсегдатаи биржи отлично разгадали сей тонкий ход.

Подставным биржевикам, специально игравшим на понижение, в очередной раз удалось взбудоражить рынок. Заказ на пушки был чистой воды выдумкой, а поспешная и убыточная продажа акций — ни чем иным, как способом снизить их курс.

А теперь банк скупал акции, скупал все подряд, вовлекая рынок в чудовищную игру на повышение, ибо те, кто еще минуту назад предпочитал продавать, теперь покупал снова, чтобы, воспользовавшись повышением курса, пристроиться к удаче банка, разделить с ним барыш успешной махинации.

Подле «корзины» стоял, прислонившись к балюстраде, господин лет сорока, известный на бирже спекулянт; на лице его играла презрительная улыбка, одет он был неброско, но с безукоризненной элегантностью.

— Да здесь настоящий игорный дом! — твердил он себе под нос. — Чем больше плутуешь, тем больше выигрываешь… Итак, я в выигрыше.

Довольный собой, он безучастно поглядывал вокруг; давно предугадав, какой будет главная игра сегодняшнего дня, предвидя ее ход, он парировал нанесенный удар, дождался полного снижения курса, а затем принялся скупать акции.

— Чертова карусель, — продолжал он ворчать, — в проклятой этой загородке никогда не знаешь, богат ты или беден, в пять минут станешь миллионером, а через десять задумаешься о больнице.

Позади него какой-то человек что-то писал, приложив лист бумаги прямо к стене.

В ответ на последние слова он заметил:

— А вы, оказывается, скептик, Миньяс.

Элегантный финансист обернулся:

— Смотри-ка, вы тоже здесь? Как дела, Жорж?

— Лучше не бывает, меня насмешили последние ваши слова.

— Почему же? Вы-то, конечно, выиграли?

Тот, кого финансист по-приятельски назвал Жоржем, криво ухмыльнулся.

— Не выиграл и не проиграл.

— Как вам удалось?

— А я вообще не играл.

— Не играли? Быть того не может!

С этой минуты финансист Миньяс, казалось, утратил всякий интерес к финансовой борьбе. Он ближе подошел к своему приятелю и заинтересованно стал его рассматривать.

— Вы утверждаете, что не играли сегодня. Наверное, впервые в жизни. Что произошло, Жорж? Какого черта вы не попытали счастья в такой день, как сегодня?

Молодой человек, откликавшийся на имя Жорж, не торопясь, сложил листок бумаги, сунул его в бумажник и опять улыбнулся.

— Вы, я вижу, удивлены… А ведь это чистая правда, Миньяс, я не играл сегодня, не потратил ни одного сантима, и на то есть очень веская причина.

— Да какая же, черт возьми? Я добиваюсь этого от вас целых двадцать минут.

— Еще секунда, и вы все узнаете, дорогой мой: со вчерашнего дня у меня нет ни гроша, я разорен подчистую…

Молодой человек, звавшийся Жоржем, воспользовался замешательством своего собеседника.

— Пока! — бросил он и растворился в толпе.

Все произошло так быстро, что остолбеневший от полученной новости Миньяс не успел ни удержать, ни расспросить его.

Впрочем, финансист быстро справился с волнением. С видимым безразличием он пожал плечами, как пожимают плечами все завсегдатаи биржи, узнав о разорении или банкротстве приятеля.

— Что ж! Тем хуже для него!.. Еще один из тех, кто вчера играл на понижение.

И, позабыв об исчезнувшем товарище, который вполне мог оказаться в числе тех, кто вечером пустит себе пулю в лоб, Миньяс отошел от балюстрады, подле которой простоял с начала биржевых операций.

Импозантный, видный, Миньяс любил щегольнуть модным туалетом; на нем было просторное пальто с хлястиком, сдвинутый на затылок цилиндр, под правым веком поблескивал золотой монокль, а в руке он небрежно держал великолепную трость, обтянутую крокодиловой кожей и изящно стянутую золотым кольцом.