Пьер Сувестр: Пустой гроб

Миньяс наконец собрался с духом.

— За пятьсот тысяч я беру ее, — сказал он, — но учтите, Картере, — пятьсот тысяч и ни су больше; теперь слово за вами: да или нет?

Картере не стал медлить с ответом:

— Дело решенное, когда подпишем купчую?

— Когда вам угодно.

— Сию минуту, если не возражаете.

Мужчины подсели к маленькому столику, кликнули готового к услугам официанта и попросили принести письменные принадлежности.

Десяти минут хватило Миньясу, чтобы по всей форме составить письменное обязательство.

— Можете не волноваться, — заверил он маклера, передавая ему исписанный листок, — условия продажи указаны: «в полную собственность», цена «пять тысяч франков», срок оплаты — ближайший понедельник; видите, я во всем иду вам навстречу, оплата будет произведена в назначенный вами час, по предъявлении нотариально удостоверенного письма.

Слушая Миньяса, Картере бросил быстрый взгляд на письмо, которое тот аккуратно укладывал в бумажник.

— Разрешите поздравить вас, господин Миньяс, мы пришли к согласию и, поверьте, заключили недурную сделку.

Тем временем толстяк и Луиджи, которым надоело сидеть в баре, решили присоединиться к своему приятелю Миньясу.

— Ну как, заговорщики, — поинтересовался Луиджи, — что-нибудь опять замышляете? Выпьем по стаканчику за мое здоровье?

Миньяс поднялся.

— Мы выпьем по стаканчику за здоровье моей новой лечебницы! — объявил он во всеуслышанье.

И так как приятели его пребывали в полном недоумении, Миньяс объяснил, в чем дело:

— Это не шутка, господа, я только что купил лечебницу Поля Дро… Завтра об этом заговорит весь Париж! А уж рекламу я создать сумею.

Стоя у камина своего кабинета, в котором весело потрескивали дрова, профессор Поль Дро подносил поближе к огню то одну, то другую руку; внезапно дверь распахнулась и в кабинет вошла миловидная дама. Это была супруга профессора.

Она только что вернулась из города, куда ездила за покупками, и не успела еще снять шляпу, только слегка расслабила горностаевый шарф, в который минуту назад зябко кутала шею.

Хирург обернулся и, заметив вошедшую, резко спросил:

— Это ты, Амели? Здравствуй, что тебе?

Нелюбезный тон его не сулил ничего приятного.

Но, судя по всему, подобный прием нимало не удивил Амели Дро. Без тени волнения она взглянула на мужа и холодно осведомилась:

— Мне надобно кое о чем спросить тебя, иначе я вряд ли посмела бы появиться здесь, в кабинете. Завтра вечером ты отправишься на банкет или будешь обедать дома?

Вопрос был из самых обычных, но Поль Дро рассерженно топнул ногой.

— Не все ли тебе равно? — спросил он.

Сохраняя полнейшее хладнокровие, Амели Дро пояснила:

— Ты прав, все это мне, в общем-то, безразлично, но если ты не будешь обедать дома, я сговорюсь с подругой и пообедаю у нее, следовательно…

— Да обедай, где хочешь, — резко оборвал ее профессор, — мне-то что?.. Ты свободна и я свободен…

Повернувшись к камину, он опять стал греть руки, но вдруг, словно почувствовав угрызения совести, заговорил более спокойно:

— Сию минуту я и сам не знаю, что буду делать завтра, и хоть мои дела давно не интересуют тебя, Амели, да будет тебе известно, что сегодня утром я произвел подсчеты и…

Стоя посреди комнаты, Амели Дро как будто вовсе не слушала, что говорит ее муж. Но все-таки она поинтересовалась:

— Ты произвел подсчеты? И что же?

— Все просто и ясно, — отчеканил Поль Дро, — у меня нет ни гроша, дела в лечебнице идут из рук вон плохо. Картере, которому я поручил сыскать вкладчиков, никого не находит, короче, одно из двух: или случится чудо, или мне придется тайком уносить ноги.

Голос профессора дрожал от волнения, однако его жена внимала ему с полнейшим равнодушием.

— Будем уповать на чудо, — только и ответила она.

И шутливо добавила:

— Правда, по теперешним временам, чудо встретишь не часто…

Повернувшись к мужу спиной, Амели Дро толкнула дверь кабинета.

— Раз ты сам не знаешь, где будешь обедать, — бросила она, — я лично не стану обедать дома.

Обитая материей дверь глухо хлопнула, и Поль Дро вновь остался один.

Он отошел от камина и принялся вышагивать от окна к столу и обратно.

Его охватила неописуемая ярость. Он что-то твердил себе под нос, ни с того, ни с сего грозил кулаком, поглядывая на дверь, через которую только что вышла его жена.

— Полюбуйтесь-ка, — глухо вымолвил он, — полюбуйтесь-ка, каков итог шести лет супружества… Да уж, было ради чего во всем потакать ей, опускаться до гнусного угодничества, жертвовать своим достоинством, своей карьерой, схоронить все свои честолюбивые надежды, а теперь вот остаться ни с чем… В премиленькую я попал ситуацию… Жена моя богата, страшно богата… но она и пальцем не шевельнет, если я обанкрочусь и с позором прикрою лавочку, ни за что она не ссудит мне и сотни тысяч франков. Я был хирургом, я был почти что знаменитостью, а потом согласился принять эту лечебницу и превратился просто-напросто в раздатчика супа; единственные пожинаемые мною плоды — чувство все большей приниженности и медленное разорение…