Артур Дойль - Собрание сочинений. Том 1

«Иезуитский колледж» — звучит страшно. У Дж. Джойса в романе «Портрет художника в юные годы» (1904–1914) описано на основе личного опыта суровое иезуитское учебное заведение. Конан Дойль жил в Англии, но и здесь нравы иезуитов оставались столь же средневековыми. Та же сухость во всем: в методе и материале преподавания, в обращении с воспитанниками, в распорядке жизни и в пище. Даже розгу звали похоже: у Конан Дойля — «Толлей», а у Джойса — «Торкай».

Отдать сына в иезуитский колледж побуждала родителей Артура ритуальная привязанность к своей «старой родине», к Ирландии, хотя они давно натурализовались в Англии. Особенно их поддерживал и этом намерении Мишель Конан. «Его (Артура) национальный вкус , — подчеркивал он в письме к Мэри Фоли, — в котором у меня нет никаких сомнений, и определенная доля выучки в Стонихерсте сделают из него законченного художника и позволят ему, таким образом, занять высокое и почетное положение». Однако в то же время Конан всячески предостерегал родителей будущего писателя от последующих шагов в этом направлении, от того, чтобы выбрать для него религию делом жизни и связать его судьбу с иезуитами.

К этому времени определился круг чтения Конан Дойля, чтения еще юношеского, однако, как и детские рассказы матери, сохранившего влияние на интересы всей его жизни. «С тех пор, — говорил он о детстве, — мне приходилось в самом деле стрелять медведей и охотиться на китов, но все не шло ни в какое сравнение с тем, как я пережил это впервые с мистером Баллантином или капитаном Майном Ридом в руках». Майн Рид, Р. М. Баллантин, автор романа «Коралловый остров», — пора мальчишества. Теперь же, в Стонихерсте, Конан Дойль попадает под власть Вальтера Скотта, зачитывается «Айвенго». Особую роль в его литературной ориентации сыграли «Этюды» крупного английского историка Т. Б. Маколея. Это была одна из тех задушевных для него книг, импульс впечатления от которых действует долго. Маколей увлек его манерой изложения, живостью исторических картин и выразительностью портретов. Кроме того, хотя тогда это еще не могло быть юношей осознано, Маколей патетически защищал продвижение той среднебуржуазной прослойки, к которой принадлежал и Конан Дойль. «Этюды» занимали почетное место у него на полке до конца его дней.

Со школьных лет в Конан Дойле буквально «заговорил» рассказчик. Услышанное от матери, прочитанное, игра пробудившегося воображения — все это просилось наружу, и он занимал устными повествованиями своих товарищей. Рассказы продолжались изо дня в день и так неделями, свидетельствует Конан Дойль в своих воспоминаниях. Он выдумывал что-нибудь захватывающее, чтобы происходили битвы, схватки, чтобы лилась кровь и совершались подвиги. «Подношения в виде сладостей побуждали меня творить дальше, — вспоминает он, — и я всегда деловито уславливался относительно кексов, что показывало, насколько я был от рождения предназначен стать членом Общества литераторов. Иногда меня настигал упадок творческих сил, и только яблоки придавали мне новую энергию. Когда же я подходил к моменту — „Держа левой рукой ее пышные локоны, он правой размахивал ножом у нее над головой, а тем временем…“ или „Медленно, медленно отворилась дверь, и взором, полным ужаса, несчастный маркиз увидел…“, — я чувствовал, что слушатели в моей власти».

И рассказы, и Вальтер Скотт, и Маколей — все это держалось в стороне от наставнических глаз.

Как ни тягостно было у Годдера и в Стонихерсте, но и на этот раз сказалась прочность характера Конан Дойля; тогда «конь» был совсем молод и усердно тянул поклажу. «Должен сознаться, — писал он впоследствии жене друга, спросившей у него совета, — что я не нахожу систему воспитания в Стонихерсте удачной, и я бы, например, не послал туда своего сына, если бы он у меня был. Они чрезмерно старались воздействовать страхом и слишком мало любовью или разумом». Тем не менее «упрямый маленький мул» (так назвал себя писатель) выполнял требуемое, получал награды и успешно закончил курс.

Конан Дойль не отметил рисунками поездки после окончания колледжа в Лондон, а затем на континент, в Австрию, и на обратном пути в Париж. Между тем именно в эту пору решалась его дальнейшая судьба. Мэри Фоли не ради экономии средств, а по убеждению не оставляла мысли о карьере священника для своего сына. В Австрии он опять находился в иезуитском колледже, в той же, по существу, обстановке. Однако в Париже он встретился со своим двоюродным дедом Мишелем Конаном, редактором «Журнала искусств». Полагают, что Конан, сам литератор, был убежден в писательском призвании своего внучатого племянника и оказал решительное воздействие и на родителей и на Артура. С церковными планами было покончено.