Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет

— Эдди Ладзано… вам это о чем-нибудь говорит?

Он задумался, припоминая.

— Бывший чемпион в скоростных гонках, рекордсмен Кастеле? — спросил он с таким же восхищением, с каким молодые говорят о любимцах — игроках французской сборной по футболу.

— Да, это он, — произнесла Ориан, которая вдруг изменилась в лице при одном только упоминании его имени. — А вы не думаете, что он заодно с Орсони или с кем-нибудь из его своры?

— Все может быть, — медленно ответил Пенсон. — Знаю, что у него были какие-то осложнения с его яхтой «Массилией», но, кажется, все устроилось. Я ошибаюсь?

— Нет, так оно и есть.

Ориан внутренне облегченно вздохнула. Если уж Эдгар Пенсон, хорошо информированный, ничего не может сказать об Эдди, значит, Ладзано можно доверять.

— Да, совсем забыл… — проговорил Пенсон, когда они собрались уходить.

— Что? — выдохнула Ориан, забеспокоившись, что он вспомнил нечто уличающее Ладзано.

— Ваши очки. Вам следовало бы поменять оправу. Она «съедает» ваше лицо…

И Пенсон исчез. Ориан сняла свои ролики и остановила такси. Вытирая линзы очков носовым платком, она подумала, что журналист умеет смотреть на женщин.

Квартира на улице Помп светилась всеми огнями. Простые лампочки на люстрах заменили хрустальными. В широких каминах горели дубовые поленья. Атмосфера праздника царила в душе красивой бирманки, быстро вычеркнувшей из своей памяти посещение «Финансовой галереи». Она даже обеспокоилась судьбой следователя Казанов, узнав об опустошениях, причиненных пожаром. Орсони отсоветовал ей писать сочувственную записку Ориан. Этот вечер поэзии обещал быть самым лучшим. В числе первых гостей прибыл Эдди Ладзано с огромным букетом лилий для хозяйки дома.

— Три дня в Лондоне, и Париж вам кажется раем! — заявил он в сторону, пока Орсони наливал себе виски.

Старый корсиканец протянул один стакан Ладзано со спокойной улыбкой, словно встречая отпрыска в отчем доме. Оба мужчины не помнили, когда зародилась их дружба, но дружба эта была прочной и чистосердечной, покоящейся на прочной основе: любовь к солнцу и югу, склонность к риску, готовность всегда принять вызов, игра и, конечно, скорость. Орсони ценил в Ладзано его способность улаживать дела, не поднимая волн. Ему нравились его сдержанность и ранимая стыдливость; он никогда не расспрашивал его о личных делах, принимая его таким, какой он есть. Что касается Ладзано, то он искренне восхищался корсиканцем, но не очень доверял ему. Знал, что тот злопамятен: лучше числиться среди его друзей. Он всегда втягивал Орсони в интересные дела, не слишком честные, но не требующие применения оружия.

Шан и Сюи сновали между кухней и парадным салоном. В дверь позвонили. На пороге появился высокий африканец с тремя очаровательными негритянками, одетыми в традиционные, переливающиеся всеми цветами бубу. Ладзано поинтересовался у Шан насчет новоприбывших. Красавица бирманка недоуменно пожала плечами, сообщив, что пригласить их на вечер поэзии — идея Октава.

— Месье Артюр настоял, — шепнула она.

— Ну, уж раз месье Артюр так захотел… — с понимающим видом проговорил Ладзано.

Октав Орсони представил гостей. Девушки прибыли прямо из Дакара, где занимались моделированием одежды из набивной ткани и изготовлением эфирных масел.

— Артюр встретил их вчера в посольстве Сенегала. Ему захотелось познакомить их с нашими поэтическими обычаями, — уточнил Орсони. — Не так ли, барышни?

Барышни заулыбались, Шан предложила шампанское.

— Артюр просил начинать без него. Он приедет часам к одиннадцати. Так что у нас есть время поближе познакомиться.

Ладзано обратил внимание, что мужчина, сопровождавший девушек, исчез. Они по очереди выходили в туалетную комнату, и каждая возвращалась одетой по-западному — в прелестных, вызывающих нарядах с глубоким декольте.

Орсони чуть не задохнулся.

— Будет не вечер поэзии, — восхитился он, — а вечер магии!

Обе бирманки сдержанно воспринимали чувственные восклицания — особенно Сюи, она лишь недобро поглядывала на Орсони.

Церемония поэтических вечеров была отработана. Основной принцип — избегать спешки, вульгарных целевых действий, которые лишили бы очарования медленный путь к наслаждениям. Гости не спеша ели и пили, декламировали стихи. Хозяином здесь был Артюр. Так захотел Орсони. Это была одна из его фантазий. Приезжал Артюр всегда неожиданно, к ночи, в одежде провинциального поэта — в неизменной накидке, красном шарфе и широкополой шляпе. С его приходом темп вечера заметно ускорялся. Его поэтический слух со временем притупился, но тело жаждало новых чувственных развлечений. В этот вечер новенькое прибыло из Африки.