Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет

Она рассмеялась, чтобы скрыть свой страх. В чем он ей признается?

— Трентиньян и Анук Эме сидят в ресторане, в Нормандии, в Довиле, полагаю… Не важно. Они делают заказ и пожирают друг друга глазами. Потом вдруг Трентиньян говорит: «У гарсона печальное лицо» или «сердитое»… Плохо, когда подводит память на такие мелочи. Одним словом, он высказывает свое наблюдение. «Вы так считаете?» — спрашивает тогда Анук Эме. А Трентиньян настаивает: «Да, я считаю, что мы еще не все заказали». И тут, Ориан, происходит одна из замечательных сцен, которые можно увидеть только в кино. Он подзывает гарсона, вид у того совсем непечальный, как мне вспоминается. Тот наклоняется к нему, и Трентиньян, глядя в глаза Анук, спрашивает его…

— О чем же?

— Он спрашивает: «Гарсон, у вас есть комнаты?»

Оба замолчали.

— Так вот, — продолжил Ладзано. — Я не очарователен, как Трентиньян, и у меня нет нахальства Лелуша, который заставляет своих актеров говорить подобные вещи, стоя за камерой. Я просто заказал два соседних номера.

Это была чудесная ночь для мужчины и женщины, ночь в «Гранд-отеле» в Кабуре. Ориан чувствовала, что возрождается к жизни в объятиях Эдди, который любил ее, как и говорил, — ласково, нежно, уверенно: любил, и все тут.

Она с облегчением узнала, что он вовсе не хотел умирать, что в больнице ему хотелось видеть ее лицо, склоненное над ним. Никогда Ориан не чувствовала себя счастливой от того, что ее обманули. Они любили друг друга всю ночь, перемежая ласки с поцелуями и объятиями. Они превратились в единое тело, трепещущее, не знающее границ, переплетенное, связанное в узел, склеившееся так, что трудно было дышать. Ориан забылась сном к утру, а Ладзано — чуть позже.

Солнце высоко стояло в небе, когда она проснулась. Туман, пронизываемый лучами с самого рассвета, накрывал побережье. Но, нагревшись, он рассеялся, оставив вместо себя ослепительный свет, который и вырвал Ориан из ее сладкого сна. Она удивилась, не обнаружив рядом Эдци. А она ощущала его во сне, слышала его равномерное дыхание, касалась его горячего мускулистого тела. Обежав глазами комнату, она удостоверилась, что там его нет. Она встала и открыла дверь в ванную. На зеркале еще сохранились капельки пара — свидетельство того, что он недавно принимал душ. Она подумала, что он, наверное, спустился в холл, чтобы позвонить, не беспокоя ее, или выпить кофе, пока она не проснулась. Но на столике у изголовья она нашла конверт с именем ОРИАН, написанным большими буквами. Она вскрыла его. Внутри была очень короткая записка: «Я должен вернуться в Париж. Я вас люблю, или тебя люблю, это уж как тебе нравится. В конверте находится билет в купе первого класса на парижский поезд. В нем довольно комфортабельно, нет курильщиков. Поезда отходят каждые два часа. Машина с шофером в твоем распоряжении. Она оплачена. Ша-ба-да-до скорого. Эдди».

Сердце Ориан выскакивало из груди. Она не могла отвести глаз от клочка бумаги, наполненного легким духом ее новой любви. Она вынула из конверта билет на поезд и понюхала его, надеясь учуять аромат его туалетной воды. Потом она заплакала — то ли от печального быстрого отъезда Ладзано, то ли от невообразимой радости встречи с ним.

В одно из воскресений, возвращаясь с прогулки в Люксембургском саду, Ориан увидела сотни молодых людей, мчавшихся на роликах по бульвару Сен-Жермен. Спешащие рассерженные пешеходы пытались перегородить дорогу наглецам, но, отступив, вынуждены были дожидаться окончания этого нескончаемого дефиле. За ними следовали велосипедисты. Пропустили и их, терпеливо переминаясь с ноги на ногу на обоих тротуарах. Ориан ^восхищением наблюдала за роликобежцами; некоторые из них катили парами, держась за руки. Казалось, зашевелился воздух свободного Парижа, предоставлявшего новый образ бытия, право жить и двигаться по-новому. Будь она помоложе — а при чем здесь возраст? — будь у нее куча сверстников или один возлюбленный, она охотно влилась бы в этот бег по Парижу. Она вспомнила, как часто, поздно вернувшись с работы, включала телевизор и попадала к началу «Полночного круга». В первых кадрах длинноногая девица описывала круги на роликовых коньках, а затем катила по ночному Парижу под захватывающие африканские мелодии «йе-йе-йе…». Вот о чем она думала, придя на неожиданное рандеву с Эдгаром Пенсоном.

— Это начинающие, — обратил внимание Эдгар Пенсон на группу людей, неуверенно начинающих бег. — Давно не катались на роликах?