Эрл Гарднер - Свеча прокурора

К нему обратился шериф Брендон:

— Подойдите, Джордж, нам надо поговорить.

Юный Степлтон поколебался, дернулся, словно хотел вернуться в дом, потом нехотя подошел к шерифу. Брендон объявил:

— Джордж Степлтон, именем закона я арестую вас как соучастника в убийстве Эмиля Уоткинса, чей труп был обнаружен вчера на территории Кейстонского автокемпинга.

— Вы спятили, — пробормотал Степлтон-младший. Мой отец уже объяснил вам, чего вы стоите и…

— Ваш папочка может покупать вам билеты на самолет, — вмешался Селби, — дарить дорогие автомобили, может прикрывать вас от закона в мелких проделках. Увы, на сей раз вы зашли чересчур далеко. Вы обвиняетесь в убийстве первой степени. Если вы докажете, что не знали, как Хэндли убил Уоткинса, отравив его выхлопными газами, тогда, возможно, удастся смягчить обвинение.

Лицо Джорджа Степлтона выдавало его внутреннюю борьбу. В глазах отразилось изумление.

— Хэндли запер его в гараже! — выдавил он наконец из себя. — И завел мотор!

— Совершенно верно, — подтвердил Селби, — Видите ли, Джордж, вы задолжали Хэндли и Нидхему двадцать тысяч. Вы сами рассказали им о происшествии в Сан-Диего. Когда в «Пальмовой хижине» появился Уоткинс, отец женщины, которую вы сбили, ваши кредиторы решили избавиться от него и уберечь вас — ради этих двадцати тысяч.

Чарлз Де Витт Степлтон, вмиг утративший величавую осанку в своем мешковатом халате, пижамных брюках и домашних тапочках, взмолился:

— Джордж, скажи, что он мерзкий трепач, и пошли домой!

Степлтон-младший побелел и бросил в лицо отцу:

— Он не трепач, папа. Он говорит правду.

— Что?! — вскричал Степлтон.

Джордж кивнул. Брендон повторил:

— Пошли, Джордж.

Отец не мог отвести глаз от сына.

— Ты хочешь сказать… Ты не мог! Этого не было!.. Черт побери, ты что, на самом деле сшиб женщину и сбежал как последняя сволочь?!

— Я тогда сильно напился, — пролепетал Джордж в свое оправдание.

— Напился! — проревел Степлтон. — Это тебя не извиняет. Это только портит дело. Какого же дьявола…

— Сейчас важнее другое, — заявил Брендон. — Он участвовал, хотя отчасти и вынужденно, в преднамеренном, хладнокровном убийстве.

— Мой сын, — проговорил Степлтон, глядя перед собой невидящими глазами.

— Ваш сын, Джордж Степлтон, — подтвердил Брендон.

Пальцы Степлтона-старшего разжались, газеты упали наземь.

— Вчера вы давали нам всяческие советы, — продолжал Брендон. — Теперь я скажу, Степлтон. В мое время мальчишки так себя не вели. А почему? Потому что отцы заставляли их косить сено, трудиться на ферме, зарабатывать себе на образование. Такие, как вы, растлевают нынешнюю молодежь. Джордж рос хорошим парнишкой. Вы подарили ему шикарную машину. Он увлекся быстрой ездой. Вы третировали дорожную полицию, плевали на ее предупреждения и штрафы. Два-три раза его арестовывали за езду в нетрезвом виде. Вы использовали свое влияние, улаживая все скандалы. Попробуйте уладить этот. Пошли, Джордж.

Брендон взял Джорджа Степлтона под локоть и отвел к машине. Они уехали, а Чарлз Де Витт Степлтон все стоял посреди лужайки, тупо глядя вслед. Лицо его за несколько минут постарело на десять лет, фигура как-то съежилась, вконец утратив былую импозантность.

Мейсон распахнул перед Сильвией ворота своего гаража, обнял ее за талию, и они вместе шагнули в полумрак.

— Устала, Сильвия? — с участием спросил он.

— Так устала, что ощущаю самый вкус усталости. Но это еще не все, Дуг. Я горда, горда до восторга.

— Горда? — удивился он.

— Я горжусь тобою!

— Я не сделал ничего особенного. Пахал и все.

— Пахал и все! — воскликнула она. — Увидел то, что никто не видел, спровоцировал преступников на признание. Если это — будничная пахота, что же тогда талант?! Послушай-ка меня, братец, кое-кому в этом городишке кажется, что ты и в подметки не годишься столичным коллегам, недостоин держать свечу в их присутствии, но… Дождись завтрашнего «Клариона», Дуг Селби…

Он негромко засмеялся, прижал ее к себе и сказал:

— Вроде бы мы начали срабатываться.

Их глаза встретились. Ее на миг затуманились, но она тотчас взяла себя в руки:

— Поди прочь, Дуг Селби, — молвила она, нервно рассмеявшись. — В твоем присутствии я размагничиваюсь. А у меня просто нет времени распускаться, пока… ну, по меньшей мере, пока не напишу для «Клариона» очерк, который заставит всех прозреть и может, пролить слезу.

— А потом? — спросил он. — Может, ближе к полуночи легкий ужин в «Пальмовой хижине»?