Эрл Гарднер - Ледяные руки

— Наверное, в боковом кармане, — предположил Мейсон, — а скорее всего, в специальном чехле у пояса. Этот субъект ведь всегда был при оружии.

— Она вполне могла купить его в духе дамских детективных романов. Начала молить о пощаде, раскрыла объятия, пала на колени, а между тем рукой шарила по талии. И вот она встает на ноги, пистолет наизготове и…

— И что? — спросил Мейсон.

— Стреляет в него.

— Зачем?

— Затем, что он не собирается идти навстречу ее братцу и принять возмещение убытков.

— Какое там возмещение! — воскликнул Мейсон. — Братец возвращается и забирает все подчистую, тысяч пятнадцать-двадцать фремонтовых долларов. Отправив Родни в тюрьму, Фремонт навсегда лишился бы этих денег до последнего цента. Нет, Пол, если окружной прокурор придерживается этой версии, и надеюсь, что так оно и есть, я сумею торпедировать ее на глазах у присяжных.

— Сколько бы торпед ты ни выпустил, она останется на плаву, — возразил Дрейк. — И учти, пожалуйста, Перри, это дело тебе не выиграть с помощью перекрестных допросов свидетелей обвинения. Доказательства предъявлены неумолимые, можно сказать, математические… По всей видимости, завтра обвинение обрушит на тебя весь свой джентльменский набор, тогда тебе придется воззвать к Нэнси Бэнкс: «Проследуйте, пожалуйста, к месту для свидетельских показаний!», и она должна будет занять это место и произнести перед присяжными свою исповедь, причем более убедительную, чем ту, что она рассказывала до сих пор.

— Исповедь исповедью, но что вдохновило на исповедь тебя? — спросил Мейсон.

— Выражение твоего лица, — ответил Дрейк.

Мейсон вскочил и принялся расхаживать по кабинету.

— Дьявольщина! — воскликнул он. — Как раз тот случай, когда клиенту нужен другой адвокат. Мне не с руки вести это дело.

— Почему, собственно?

— Потому что я свято поклоняюсь истине, — сказал Мейсон. — Я люблю оперировать фактами. Все легко и просто, если клиент невиновен, но если клиент совершил подозрительные поступки, пусть и вынужденно, ситуация сложнее… Адвокаты по уголовным делам подчас не позволяют своему клиенту выкладывать всю правду. Они выжидают, пока обвинение откроет карты, предъявит улики, потом отыскивают пробелы в системе вещественных доказательств, а уж тогда выпускают клиента с историей, которая хорошо согласует факты и ловко использует слабости прокурорской версии. В результате прокуратура пребывает в дьявольском замешательстве… Разумеется, никто из этих адвокатов не подбивает своих клиентов на лжесвидетельство, в ход идут намеки вроде такого: ежели, мол, ты будешь рассказывать то-то и то-то так-то и так-то, не исключено, что присяжные развесят уши. У клиента обычно хватает ума сложить два и два. А адвокаты с самого начала не хотят знать, как было на самом деле, чтобы клиенту не пришлось менять показания, а защитнику чувствовать себя соучастником лжесвидетельства.

— Это дело обстоит так, что ее исповедь вряд ли поможет.

— Не знаю, — с сомнением произнес Мейсон. — Она решительная женщина и способна произвести впечатление.

— Понятно, — сказал Дрейк. — Эти трюки срабатывали, пока среди присяжных не было женщин. Стоило девушке с хорошенькими ножками оказаться в обвиняемых, ей могло сойти с рук даже убийство. А теперь в состав жюри вводят женщин, и они оценивают обвиняемую дьявольски придирчиво. Чуть-чуть только она обнажит ножку выше положенного, и голоса присяжных женского пола напрочь потеряны. С другой стороны, прятать ножки тоже вредно, утрачивается влияние на мужчин.

— Ей вовсе не надо демонстрировать ножки, — возразил Мейсон. — Достаточно рассказать историю, правдоподобно объясняющую факты.

— Какую, к примеру?

— Она приехала в мотель, чтобы встретиться со своим братом.

— Ты полагаешь, для этого?

— Склонен полагать. Вполне логичное объяснение. Она приехала в мотель, попросила меня внести за брата залог. Она предчувствовала, что за братом установят слежку и попытаются отнять выигрыш у нее, как раньше у Родни. И ей хотелось выяснить, что он на самом деле натворил, сколько денег присвоил и, вообще, какова ситуация.

Дрейк прищелкнул пальцами:

— Конечно, и все становится на свои места. Брат приехал туда. И вдруг на сцене появляется Фремонт. Они рассорились. Брат пригрозил ему: «Попробуй только засадить меня в тюрьму! Ни цента не увидишь из своих двадцати тысяч — или сколько там было — впридачу пооткровенничаю с ребятами из налогового управления, и тебя уложат на лопатки не позднее двадцати четырех часов…»