— И пожарное депо! — крикнул Миронов.
— И дома для рабочих. У одного дома тридцать восемь окон. Только стекла еще не вставлены! — закричал Шурук.
— Видите, а вы говорите, что ваш город не строится, — сказала Екатерина Ивановна. — А на самом деле на каждой улице есть что-нибудь новое. Вы только, видно, не все замечаете.
— На Заречье баня строится, — сказал Шурук.
— А у нас на Песках ларек открылся, — сказала Былинка. — Клюквенный квас продают.
Ребята засмеялись.
— Чего же вы смеетесь? — сказала Екатерина Ивановна. — Клюквенный квас — это тоже дело важное. Особенно летом, в жару.
— А вот у нас на улице ничего еще нет, — сказал Миронов.
— На какой это улице?
— На Гражданской!
— А фонари? — спросила Екатерина Ивановна. — Фонари ты забыл?
Миронов вздрогнул и как-то нечаянно переглянулся с Соколовым.
— Фонарь у нас на Гражданской мальчишки разбили, — сказала Маня Карасева.
— Какие мальчишки? — спросила Екатерина Ивановна.
— Да не знаем.
— Не знаете? А вот инвалид, который карандашами и тетрадками торгует, говорил мне, что это школьники из нашего класса разбили.
— Пилсудский, — сказал кто-то с задней парты шепотом.
В классе стало тихо.
А Екатерина Ивановна подошла к передней парте и, остановившись перед Кисселем, сказала:
— Ребята, мы должны это выяснить. До тех пор, пока мы не узнаем, кто разбил фонарь, не будет на этой улице другого фонаря. Так и останется улица в темноте.
— А почему так, Екатерина Ивановна? — спросил Шурук.
— А как же иначе? Ведь если поставить сейчас другой фонарь, так его, может быть, завтра опять расколотят. Верно, ребята?
Ребята молчали.
— Как же теперь нам это выяснить? — спросила Екатерина Ивановна.
— Надо вот что сделать, — сказала Былинка. — Вызвать всех, кто живет на Гражданской, и каждого спросить: он разбил или не он? На Гражданской у нас живут Киссель, Карасева…
Киссель заерзал на месте. А Карасева покраснела до ушей.
— Не била я фонарей, — плаксиво закричала она, — не надо меня вызывать!..
— Погоди, Карасева, — сказала Екатерина Ивановна, — вызывать я никого не стану. Ребята, которые разбили фонарь на Гражданской, должны завтра же сами сознаться. А сейчас мы с вами будем продолжать урок…
В коридоре гремит звонок на перемену, и Екатерина Ивановна уходит из класса. Ребята с шумом поднимаются с мест. Сразу становится слышно, что в комнате тридцать шесть человек.
— Знаете что! Ведь эти фонарщики могут вылететь из школы, — говорит Шурук.
— Вот сознаются если, тогда, может быть, и не вылетят, — перебивает его Былинка.
— Все равно вылетят! — галдят ребята. — Так этого дела не оставят! Может, их еще в милицию поведут!
— Непременно поведут, и родителей заставят штраф платить!
Толкаясь на ходу, ребята валят толпой в коридор. Миронов выходит последним.
Былинка сейчас же подбегает к нему, хлопает всей ладонью по спине и говорит:
— Петя! Давай в пятнашки! Ты пятна!
И бежит от него со всех ног, раскатываясь, как на коньках, по гладкому полу.
Но Миронов не гонится за ней.
Он стоит у окна. Будто кого-то ждет.
И в самом деле, он ждет Соколова. Толстый Соколов хватает его за рукав, и они вместе идут в маленький узенький коридор в конце большого коридора. Здесь кладовые и рабочие комнаты. Все двери закрыты наглухо. Дневной вет пробивается сюда только через верхние стекла дверей.
— Не видел он нас тогда — факт! — шепчет Соколов. — И дураки мы будем, если сознаемся!
— Киссель не выдал бы, — говорит Миронов.
Соколов пожимает плечами.
— Киссель? Да ведь он первый полез к фонарю… Что же, он сам себя выдавать будет?
— Тише, — шепчет Миронов.
И оба они идут в самый дальний угол темного коридора. Здесь уже совсем тихо, еле доносится сюда шум перемены.
— А все-таки, — шепчет Миронов, — все-таки он может выдать — испугается и выдаст. Ты с ним поговори, когда пойдешь из школы.
— А ты сам поговори.
— Мне нельзя. Мы с ним в ссоре. Лучше уж ты настрочи его…
— Ладно.
— А потом ко мне зайди домой. Слышишь? Я тебя ждать буду.
— Есть такое дело.
И они повернули назад, к светлому коридору. Идут молча.
В раздевалке, в узких проходах между вешалками ребята натягивают свои пальтишки и вытряхивают калоши из мешков.
Миронов одевается по одну сторону вешалки, по другую сторону одеваются Киссель и Женька Шурук.
Только Миронов сунул одну руку в рукав жар-жакета, как вдруг он услышал:
Читать дальше