Питер Джеймс - Бабенькина мухоморка

Мисс Годар рассказала вам, что когда она вошла в комнату дедушки, он как раз начал есть кашу и ворчал по поводу ее вкуса. Мисс Годар сочла, что причиною была скорее обидная необходимость лишиться обеда, чем истинное впечатление о недоброкачественности каши. Так или иначе, он съел почти всю миску, причем с видимым удовольствием, невзирая на свое ворчание.

Вы слышали от мисс Годар, что, когда ее дедушка наелся, она взяла миску с остатком каши и поставила на умывальник. Потом вернулась к деду, и минут сорок пять мистер Боксдейл, его жена и его внучка втроем играли в вист.

В десять часов Огастес Боксдейл пожаловался, что очень плохо себя чувствует. Он мучился от острых болей в желудке, от слабости и от поноса. Когда проявились эти симптомы, мисс Годар сразу пошла известить своих дядей и попросить, чтобы срочно послали за доктором Эверсли. Доктор Эверсли дал вам свои показания. Он прибыл в Колбрук — Крофт в десять тридцать и застал своего пациента мучающимся и ослабевшим. Насколько возможно, он принял меры и облегчил страдания мистера Боксдейла, но тот скончался вскоре после полуночи.

Господа присяжные, вы слышали от Маргерит Годар, что она, когда у ее деда все чаще наступали припадки, вспомнила о каше и подумала, не пошла ли та каша во вред ему. Она упомянула о таком предположении своему старшему дяде капитану Морису Боксдейлу. Капитан сообщил вам, что немедленно вручил миску с остатком каши доктору Эверсли и указал запереть ее в буфете, опечатать запор и держать ключ при себе. Вам известно, как содержимое миски было подвергнуто анализу и какие это дало результаты».

Для бравого капитана предусмотрительность чрезвычайная, подумал Далглиш, а девушка сверх меры проницательна. Случайно или сознательно миску не унесли п не вымыли, сразу как старик ее отдал? Почему бы Маргерит Годар не позвонить горничной и не попросить унести посуду? Если брать под подозрение кого‑то другого, то одну лишь мнсс Годар. Знать бы о ней побольше, пожелал себе Далглиш.

Кроме двух основных, персонажи драмы выглядели не очень‑то осязаемо в судебных протоколах. А как же иначе? Обвинительная юриспруденция имеет в виду ответ лишь на один вопрос: виновен ли обвиняемый, без весомых в том сомнений, во вменяемом ему преступлении? Изучение нюансов личности, попутные раздумья и сопутствующие слухи неуместны при опросе свидетелей. Возможно ль оживить все это через семь почти десятков лет?

Братья Боксдейлы производили скучнейшее впечатление. Оба вместе со своими высокочтимыми и многоуважаемыми нарядными женами сидели, не сводя глаз друг с друга, за обедом с семи и почти до девяти часов (основательно же отобедали, однако), о чем в качестве свидетелей сообщили примерно в одинаковых выражениях. Под нарядами их жен могли кипеть чувства неприязни, зависти, растерянности или отвращения к неожиданной пришелице. Если и так, обе предпочли умолчать о том на суде. Но братья вместе с их женами были явно невиновны, если даже допустить, что на такое преступление способны люди столь благородные, столь высокоуважаемые. Даже их незыблемые алиби на послеобеденный срок несут изысканный отпечаток определенного сословия и пола. Преподобный Генри Венейблз показывал в пользу обоих джентльменов, его добродетельная жена — в пользу обеих леди.

Кроме того, есть ли тут у них мотив? В смысле денег им не на что было надеяться после смерти старика. Скорее в их интересах оказывалось беречь его здоровье — в надежде, что разочарование в женитьбе или возвращение к относительному здравомыслию вдруг да и заставит его изменить завещание.

Остальные свидетели тоже оказались бесполезны.

Далглиш внимательно прочел все их выступления. Заключение патолога. Заключение доктора Эверсли. Свидетельство о посещении Аллегрой Боксдейл местной лавки, где под грудой кастрюль и сковородок, мазей и смазок удалось отыскать для покупательницы дюжину листков мухоморки даже в разгар английской зимы. Показания кухарки. Показания горничной. Отменпо яркие и откровенные показания внучки. И ни следа того, что помогло бы Далглишу внушить канонику столь желанную уверенность.

И тогда он вспомнил про Обри Глата. Глат был любитель — криминалист, он исследовал все известные отравления в викторианскую и эдвардианскую эпохи. Что‑либо раннее или более позднее его не интересовало, он целиком отдавался избранному периоду, как положено серьезному историку, каковым он себя небеспочвенно числил. Жил Глат в георгианском доме (страсть его к веку Виктории и Эдуарда не распространялась на архитектуру) в Винчестере, всего‑то в трех милях от Колбрук — Крофта. В Лондонской библиотеке выяснилось, что книгу об этом деле он не писал, но невозможно допустить, чтобы он вовсе прошел мимо преступления, случившегося так поблизости и именно в ту эпоху. Порой Далглиш помогал Глату разобраться в технических деталях полицейской процедуры. И теперь Глат, отвечая на телефонный звонок, был рад оказать ответную услугу и пригласить на чай и разговор.