Констан Геру: Замок Шамбла

– Действительно, — продолжала госпожа Марселанж, пораженная логикой этого довода.

– Начнем с того, что нам надо уехать в безопасное место. Будучи на свободе и находясь за границей, мы сможем беспрепятственно осуществить наши планы. Это будет нетрудно с нашим золотом и с нашим влиянием.

– Да-да, вы правы, матушка, — ответила госпожа Марселанж.

– Тогда едем; несколько минут промедления могут стать причиной и нашей гибели, и гибели Жака.

– Поспешим же, матушка, поспешим!

После двухлетних слушаний, во время которых суд с горячим усердием и старанием приложил неимоверные усилия, чтобы установить истину, можно было подумать, что смертный приговор Жаку Бессону станет последним, завершающим аккордом этого долгого процесса и этой кровавой драмы. Однако все произошло не так, и пришлось начинать все сначала. Показания муленского префекта были оглашены без предварительного уведомления председателя, что было сделано в силу предоставленного ему права. Адвокат Руэ, искусно воспользовавшись этим незначительным нарушением процессуальных норм, 29 сентября кассировал приговор Жаку Бессону.

Дело передали в Ронский суд, первое заседание которого прошло 19 декабря. Процесс тотчас обрел скандальную известность тем, что когда среди взволнованной и взбудораженной публики трижды прозвучал вызов свидетелей графини ла Рош-Негли де Шамбла, госпожи Теодоры де Марселанж и Мари Будон, на него никто не явился. Но если графини де Шамбла находились далеко от этого места, то они сполна воодушевили своей энергией адептов, выступавших на их стороне. Эти адепты разделялись на две группы: одними руководил чисто денежный интерес, и они выполняли все инструкции Будуля; другие верили в невиновность графинь де Шамбла и слепо следовали советам аббатов Карталя и Друэ.

По причине кипучей деятельности этого двойного грозного союза был достигнут потрясающий результат: сорок восемь свидетелей со стороны подсудимого. Мы приведем только действительно интересные показания, касающиеся виновности Бессона и сообщничества молодого пастуха Арзака. Маргарита Морен придерживалась своих прежних свидетельств касательно сделанных ее племяннику предложений отравить господина Марселанжа.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ : Говорил ли вам Арзак, кто ему дал порошок?

О. : Бессону дала его молодая дама, а Бессон отдал его моему племяннику.

Лашо старался опровергнуть это показание, представив Маргариту Морен помешанной. Прокурор возражал ему и закончил такими словами:

– Маргарита Морен сказала не все, но она тетка и крестная мать Арзака, поэтому она, возможно, знает еще многое…

– Да! Да! — вдруг закричала Маргарита. — Я сказала не всю правду… а теперь скажу. Жак Бессон, отправляясь убить господина Марселанжа (это говорил мне Арзак), зашел за моим племянником, приставил к его груди ружье и грозил его убить, если он не пойдет с ним, чтобы придержать собаку. Арзак был вынужден идти и пошел. В Шамбла Арзак держал собаку, которая знала его. Бессон хотел, чтобы выстрел сделал Арзак, а Арзак ответил, что он плохо целится… и Бессон выстрелил сам.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ : Кто вам это сказал?

МАРГАРИТА : Кто сказал, господи боже мой! Сам мой племянник Арзак и сказал мне, когда я нашла пули в его кармане и спросила, откуда они взялись. Потом я стала с ним подобрей, чтобы узнать побольше. Видите ли, я рассказывать не хотела. Мой духовник уговорил меня сказать правду. Я ему сказала, что рассказала все, кроме этого. Он мне сказал, чтобы я и это открыла, вот я и говорю. Мне нечего больше вам сообщить.

Маргарита глубоко вздохнула, как человек, у которого гора с плеч свалилась.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ : Вы понимаете, господа присяжные, что последняя часть показаний свидетельницы Морен гораздо важнее всех остальных. Арзак — ее племянник и крестник, он ей одной доверял свои тайны.

– А может быть, и не одной! — вскрикнула Маргарита.

Публика в зале заволновалась.

– Здесь есть один свидетель, — твердым голосом добавила Маргарита, — который, возможно, что-нибудь знает: это Жак Эксбрейя из Камбриоля. Позовите его.

Эксбрейя, честный столяр, часто переходивший ночью из деревни в деревню, долго молчал, боясь, что его отделают так, как отделали бедного господина Марселанжа. Потом наконец он сказал:

– Действительно, Арзак сказал мне: «Я не думаю, чтобы суд поверил моей крестной матери, но если ей поверят, то мне отрубят голову».