Констан Геру: Замок Шамбла

Клодина бросила недоверчивый взгляд на графиню, потом после недолгого молчания пробормотала:

– Приговор… подать на кассацию… Да, я об этом слышала.

Она продолжала громко, стараясь прочесть в глазах графини ее истинные намерения:

– Кто мне даст гарантию, что вы не заманиваете меня в ловушку, чтобы я не смогла донести на вас?

Графиня не пошевелилась; двойное притворство — знатной дамы и ханжи — уже давно приучило ее превращать лицо в непроницаемую маску.

– Нужно ли повторять вам, — сказала она Клодине, — что я так же, как и вы, заинтересована в оправдании Жака? Разве вы не знаете этого лучше других?

– Это правда, — прошептала Клодина.

– Приговор будет кассирован, я надеюсь на это, — продолжала графиня. — Но в противном случае я решусь пожертвовать даже половиной своего состояния для того, чтобы подкупить тюремщика и дать возможность Жаку бежать.

Когда Клодина устремила на нее тревожный взгляд, графиня прибавила:

– Повторяю еще раз, что мои интересы служат лучшей гарантией искренности моих обещаний. Брошенный нами, Жак, доведенный до отчаяния, может рассказать все, а если это сделает не он, то все расскажете вы. Следовательно, спасти его — значит спасти себя, а что значит половина моего состояния, когда речь идет обо мне и о моей дочери? Клодина, я вас убедила, или вы по-прежнему хотите донести на нас?

– Нет, потому что вы доказали мне, что я могу еще надеяться, а пока во мне живет надежда, вам бояться нечего. Теперь запомните хорошенько, что я вам скажу: я буду молчать до тех пор, пока Жак не взойдет на эшафот, если это уж его судьба. Но вот тогда-то я все расскажу и не успокоюсь до тех пор, пока собственными глазами не увижу, как падут обе ваши головы.

– Хорошо, — холодно ответила графиня. — Прощайте, Клодина.

Она поспешно ушла в свою гостиницу и нашла дочь в слезах.

– Что с тобой, Теодора? — спросила графиня.

– Неужели вы не догадываетесь, матушка? — вскрикнула госпожа Марселанж срывающимся голосом. — О! Кажется, я с ума сойду. У меня в ушах не смолкает страшный приговор, и эта пытка убивает меня.

– А я, — прошептала графиня мрачным голосом, — все слышу последние слова этого гнусного адвоката: вчера Арзак, сегодня Бессон, завтра вы, графини де Шамбла!

Она сделала несколько шагов по комнате, потом, ударив себя по лбу, вскрикнула хриплым и свистящим голосом:

– Завтра вы, графини де Шамбла, вот что он сказал!.. И как знать, может быть, завтра, а может быть, даже сейчас сюда придут, чтобы нас арестовать!

– Что это вы, матушка! — возразила госпожа Марселанж. — Арестовать нас!

– Нас бы давно уже арестовали, если бы я не знала об опасности, угрожающей нам со стороны Клодины Бессон. К счастью, мне удалось на время отсрочить эту опасность, но нам надо спешить.

Она подошла к звонку. Госпожа Марселанж бросилась к ней и схватила ее за руку.

– Что вы хотите этим сказать, матушка?

– Я хочу сказать, что через час мы будем далеко отсюда.

– Куда же вы хотите ехать?

– Все равно, только бы уехать из Франции.

– Итак, вы намеренно подвергаете Жака его участи, и какой участи!

– Мы боролись за него до конца, что же теперь делать, когда приговор оглашен?

– Итак, — продолжала госпожа Марселанж, — он выслушал свой смертный приговор и молчал, когда одним словом мог спасти свою жизнь, а мы, матушка, только говорим: мы ничего больше не можем для него сделать, так что предоставим его палачам!

– Это ужасно, но что же делать? — возразила графиня.

– Что бы вы сделали, если бы речь шла обо мне?

– Не знаю.

– По крайней мере, вы не бежали бы, не постаравшись сделать все возможное для моего спасения. Вот и теперь надо сделать это для Жака, преданность которого нам требует преданности и от нас. Что касается меня, матушка, я объявляю вам, что совесть моя негодует при мысли бросить Жака, я считаю это самой последней низостью. Повторяю, что я вам говорила, матушка: я не чувствую в себе сил спасаться, бросив палачу голову человека, которому я обязана жизнью. Увезти его с нами или остаться с ним — вот вам мое последнее слово.

Графиня внимательно смотрела на свою дочь и поняла, что эта решимость непоколебима.

– Эти чувства достойны имени, которое ты носишь, Теодора, — сказала она после долгого молчания. — Я вполне разделяю их и также считаю нашей священной обязанностью спасти Жака от смерти, на которую он решился с таким героизмом. Но неужели ты думаешь, что нам это удастся, если нас арестуют и посадят в тюрьму?