Эжен Шаветт - Сбежавший нотариус

— Потому что много лет рою землю и знаю ее свойства, а тут после двух ударов заступа, сняв верхний слой, я увидел, что земля внутри рыхлая, не осевшая. Одним словом, что она была недавно вскопана. Незадолго перед этим кто-то вырыл тут яму и снова засыпал ее. Моей первой мыслью при этом открытии было: «Я найду ружье Кутенсона». Кутенсон, должен вам сказать, браконьер, которого шесть недель назад поймали в парке сторожа`. Его подкараулили и обложили цепью. Кутенсон, вероятно, заметил, что бежать ему не удастся, и принял меры предосторожности, чтобы у него не конфисковали ружье: когда его поймали, он прогуливался, заложив руки в карманы. Ружье так и не нашли. Кутенсона посадили на полгода в тюрьму. Вот почему я вообразил, что напал на место, где браконьер спрятал свое ружье.

— И вы нашли ружье? — спросил Либуа, чтобы покончить с этими неинтересными для него подробностями.

Не отвечая на вопрос, гигант продолжал:

— Вы понимаете, что я стал рыть с величайшим усердием, посмеиваясь при мысли о том, как удивлен будет Кутенсон, когда вместо ружья выроет мертвую собаку. Вдруг заступ ударился о препятствие…

— И? — спросил Либуа с нетерпением, видя, что Генёк остановился и стал рукавом своей блузы вытирать пот, катившийся крупными каплями по его бледному лицу.

Горло гиганта точно свело судорогой, во рту у него пересохло. Наконец, он снова заговорил дрожащим голосом:

— Это было нечто мягкое… Тогда мне стало страшно, тем не менее я продолжал свое дело. Вместо того чтобы рыть вглубь, я стал снимать землю с поверхности. Пять минут спустя передо мной появилась голова человека…

Либуа, слушавший сидя, поднялся с места, бледный и взволнованный.

— И в его обезображенном лице я тотчас узнал нотариуса Ренодена, — произнес Генёк едва слышно.

Некоторое время мужчины безмолвно сидели друг перед другом, словно в оцепенении.

«Письмо Легру! Письмо Легру!» — думал художник, вспомнив о записке, к которой в это утро отнесся как к шутке.

Значит, в письме была написана правда? Поль не задумывался о том, как Легру узнал о драме и почему придал этому открытию форму грубой шутки. Он гадал, почему убили Ренодена.

Нотариус вышел из замка после подписания контракта с шестьюстами тысячами приданого госпожи Монжёз. Целью убийства, следовательно, было ограбление. Но кто же убил нотариуса? Кто присвоил себе деньги? Какой негодяй, убив и ограбив нотариуса, похоронил его на лесной тропинке?

В уме Либуа мгновенно родились ответы на все эти вопросы. Почему доктор Морер питает такое отвращение к тропинке и отказывается ходить по ней? Не говорит ли это о том, что он не осмеливается приблизиться к месту, где зарыл свою жертву? Что значит вся эта история с путешествием, которое доктор отложил, потому что маркиза захотела за ним последовать? Может быть, Морер задумал бегство, чувствуя, что ему грозит опасность? Следовательно, если доктор убил нотариуса, то он же и обокрал маркиза.

Затем Либуа вспомнил о фразе, брошенной Монжёзом, когда тот рассказывал ему о докторе: «Как раз в то время, когда мой нотариус похитил у меня шестьсот тысяч, благосостояние пришло в дом Морера. Накануне моей свадьбы у него умерла тетка», — говорил маркиз, объясняя, откуда взялось состояние Морера.

А потом Монжёз прибавил, описывая угрюмый нрав доктора: «Деньги тетушки, вместо того чтобы развеселить его, сделали его еще мрачнее. У него на лице всегда такое унылое выражение, что у меня сердце сжимается, когда я смотрю на него. Я нередко спрашиваю себя, что его мучает, — горе или угрызения совести».

Да, маркиз был прав: Морера мучили именно угрызения совести. Либуа пришел к заключению, что это Морер убил нотариуса. Оторвавшись от размышлений, он мысленно спросил себя, глядя на мрачное, взволнованное лицо садовника: «А знает ли он, кто убийца?»

Приблизившись к Генёку, художник услышал, как тот пробормотал сквозь зубы:

— Если это не Реноден, то кто же? О, когда я узнаю…

Либуа понял, о чем размышлял гигант. «Черт возьми! — подумал он. — Тигр ищет новую добычу. Теперь он возьмет другой след. Горе любовнику его жены!»

При прикосновении руки художника к его плечу Генёк вышел из оцепенения.

— Что такое? — сухо спросил он.

Но, прежде чем Либуа успел ответить, в мастерскую вошел слуга и, отведя своего господина в сторону, сказал ему на ухо:

— Он здесь.

— Кто? — спросил художник.

— Господин, которого вы приказали впустить… вчерашний гость… тот, которого вы ожидали.