Инна Кублицкая - Часы доктора Ватсона, или тайна «MWM»

В довершение ко всему Верити клеветала на свою мать, намекая знакомым, что является дочерью русского Великого князя. Когда она начала требовать от меня, чтобы я называл ее изысканным именем Вера, моему терпению пришел конец.

По счастью, у нее имелась тетка, которую Верити обожала до такой степени, что стоило той чихнуть, как моя жена срывалась с места и ехала ее проведать. Я человек не мелочный, однако же, должен заметать, что любящая племянница, выходя замуж, не получила от тетки в подарок даже грошовой ложки. Я заподозрил было, что эта старая скряга обещала Верити щедрое наследство, однако после проведенного мою расследования выяснилось, что старая леди живет весьма скромно на небольшою ренту и никакими сокровищами не обладает. Я благословлял старушку и ее слабое здоровье: они стали причиной многих счастливых деньков, которые я встречал с такой радостью, как школьник каникулы; к примеру, после свадьбы жена подарила мне три недели свободы, которые я использовал самым лучшим образом: съездил в Лион, чтобы забрать оттуда заболевшего Холмса, изнурившего себя очередным расследованием, доставил его в Лондон, еде живого от нервного и физического истощения – уверен, что за два месяца он вряд ли более пяти раз как следует поел, а потом напросился в гости вместе с ним к полковнику Уэйтеру, моему бывшему афганскому пациенту, который снял дом в Суррее. Это была восхитительная неделя, и даже то, что Холмс и здесь нашел преступление по своему вкусу, не испортило эти дни.

Естественно предположить, что подобное положение вещай не могло меня устраивать, однако же Верити не оставляла мне иного выхода, кроме как терпеть и смиряться. В мечтах я лелеял жутчайшие способы казни, которым предавал Верити; можете поверить, многие из этих способов сделали бы честь фантазии любого из писак, сочиняющего бульварные романы, настолько они были изощренны и кровожадны. Однако что толку было предаваться мечтам? Верити прочно держала меня на крючке.

Так я промучился год, лишь изредка благословляя тетку, болезненность которой доставляла мне такую приятную и – увы! – такую быстротечную возможность снова пожить на Бейкер-стрит, ощущая себя холостяком, не обремененным ни женой, ни домом, ни практикой.

Кстати о практике. В одном из своих рассказов, относящихся к тому периоду моей жизни, я писал, что купил практику задешево, воспользовавшись тем, что преклонные года и слабое здоровье моего предшественника свели ее почти на нет; на самом же деле хитрый старикашка отнюдь не был слабоумным и не желал уступить ни единого шиллинга; в конце концов пришлось согласиться на его цену, поставив все-таки условием - плачу я ему одну сумму, а звучать везде будет другая, в несколько раз меньшая. Почтенный старикан и сам был женат, обладал многочисленной родней и понял меня с полуслова. Он хитро и, надо признать, довольно мерзко подмигивал мне, когда мы ударили по рукам, и сделка наконец была заключена. И, слава Богу, мне не пришлось объяснять ни Холмсу, ни Верити, откуда у меня деньги на то, чтобы сделать эту покупку.

Доходы с практики были невелики, Верити, как я уже упоминал, оказалась хозяйкой довольно бестолковой, денег постоянно не хватало, но я был тверд и не трогал поступлений со стороны – от полковника М. – даже когда Верити, размахивая своей трубкой, начинала укорять меня нашей нищетой. Оберегая глаза от мечущегося в воздухе чубука, я укрывался в кабинете и, если у меня не было в тот момент пациентов, просто писал рассказы. К моей литературной деятельности Верити относилась терпимо, потому что это начинало приносить вполне материальные плоды. К слову сказать, писать мне вообще-то хотелось о чем угодно, только не о Холмсе, тем более что и "Этюд в багровых тонах" прошел как-то незамеченным публикой, однако, когда я запирался в кабинете, прячась от летающего чубука и высокого, чтобы не сказать визгливого, голоса своей супруги, все замыслы неуловимо выскальзывали из головы и единственное, на что я был способен – это скучно и без всякой фантазии пересказывать то, чему был свидетелем, когда проживал на Бейкер-стрит с моим незаурядный другом. Даже странно, что эти рассказы стали пользоваться таким успехом у читающей публики.

Холмсу, надо заметить, эти мои рассказы не нравились так же как и мне, хотя и по другой причине. Оставаясь равнодушным к литературным достоинствам, он отмечал, что я вновь и вновь концентрирую внимание читателя на второстепенных мелочах, опуская в своем повествовании детали чрезвычайно важные.