Элизабет Ролле - Венец королевы

— A мистер Барнет считает, что у меня склероз и вообще ослабление умственных способностей. Вчера за ужином он с присущей ему деликатностью так прямо и сказал. Сказал, что мне надо лечиться, пока не поздно, хотя, скорее всего, я уже опоздал. Настоятельно советовал не портить зрение и перестать читать, чтобы сберечь здоровье, а вернее, то немногое, что от него осталось.

— Кейн, вы опять положили какую-нибудь книгу в неподобающее место?

— Что вы, мистер Бэрридж! Я всего лишь взял в свою комнату рукопись, сказал Кейн, и его чертики неистово запрыгали.

«Рукопись! Бедный Барнет», — подумал Бэрридж, а вслух сказал:

— Что бы ни утверждал мистер Барнет, вы человек наблюдательный и с памятью у вас тоже все в порядке.

— Когда видишь человека каждый день, поневоле заметишь, какой он, — сказал Кейн уже серьезно. Нас в доме мало, и мы все друг друга хорошо знаем.

«А может, и не очень хорошо, — подумал Бэрридж. — Может очень даже плохо».

В воскресенье Джек исчез очень рано. От замка до шоссе напрямик было мили полторы. Все решили, что ему стыдно за вчерашнюю выходку и он пораньше ушел из дома, рассчитывая добраться до города на попутной машине, чтобы за завтраком ни с кем не встречаться. К полудню в доме остались лишь Алиса и Трэверс. Кейн уехал сразу после завтрака, вслед за ним доктор тоже уселся за руль своей старенькой машины, с которой ни за что не желал расстаться, и укатил на дальние фермы.

Кейн вернулся вечером чем-то сильно озабоченный и подавленный.

— Мне сегодня звонили? — спросил он дворецкого.

— Нет, сэр.

— А телеграммы не было?

— Нет, кроме утренней почты, сегодня ничего больше не приносили. Утром вам было письмо. Да ведь вы сами взяли его, сэр, — сказал Уилсону в чьи обязанности входило по утрам принимать почту и перед завтраком разносить ее адресатам; в промежутке между этими двумя моментами почта лежала в нижнем холле, и если кто-то вставал рано, то, проходя мимо, забирал свои письма и газеты сам.

Кейн сказал, что, уже поужинал, поднялся к себе и больше не показывался. Джека все не было. Вероятно, он намеревался пропустить и ужин. Его место за столом оставалось пустым и на следующее утро.

— Он вообще вернулся? — спросил доктор.

— Да, сэр, — ответил Уилсон. — Очень поздно вечером, я уже запирал двери. В холле было темновато, и он проскочил мимо меня очень быстро, но, по-моему, у него на лице была кровь.

— Джеймс, поднимитесь и спросите, будет ли он завтракать, — распорядился Траверс.

— Сэр, комната заперта изнутри, и он не отвечает, — вскоре доложил дворецкий.

Трэверс встал из-за стола и пошел к комнате Джека сам. Дверь была заперта. Он постучал — никакого отклика.

— Картмел, откройте! — Он постучал снова, громче. — Откройте!

— Сейчас, — приглушенно раздалось из-за двери. Щелкнул замок. На пороге стоял Джек, босиком, в одной пижаме. Шторы были опущены, и в комнате царил полумрак. — Можно мне сегодня не вставать? — тихо сказал он. — Я плохо себя чувствую.

— Вы больны?

— Вчера я споткнулся в парке и ушибся. Там было темно…

— Хорошо, лежите. Завтрак вам принесут сюда.

Узнав, что Джек сильно ушибся, доктор Уэйн после завтрака направился к нему, однако юноша заявил, что врач ему не нужен. Решив, что Джек отказывается от его помощи, стыдясь своего позавчерашнего поведения, доктор стал настаивать и добился своего. Во время осмотра он то и дело в недоумении поправлял свои круглые очки, а затем зашел к Трэверсу.

— Знаете, Гордон, какая получается история: Джек утверждает, будто упал, но на самом деле его избили, причем довольно сильно. Сначала он упорно отказывался от моих услуг, но я думал, что ему просто стыдно за позавчерашнее, и в конце концов заставил его раздеться. Его били, это абсолютно точно, ни о каком падении тут и речи быть не может.

— Значит, вчера в городе он попал в драку.

— Да-а, — нерешительно, протянул доктор Уэйн, — Попал в драку… Только вот что странно: руки у него совершенно целы. После хорошей драки на кистях обычно остаются следы, а у него ничего… Или его держали, или он сам решил, что лучше не сопротивляться. Поговорите с ним, Гордон! Почему он лжет, будто упал?

— Сомневаюсь, что он скажет мне правду.

— Если он кому-то и скажет правду, то в первую очередь вам. Все зависит от того, какова эта правда.

— На что вы намекаете?

Доктор тяжело вздохнул, словно готовясь исполнить тягостный долг.

— Гордон, вам этот мальчик нравится, и потому вы готовы защищать его. Мне он тоже симпатичен, но порой ставит меня в тупик. Не только сегодня… Он вообще какой-то странный, и мы о нем ничего не знаем. Или вы знаете?