Елена Колчак - У страха глаза велики

— Токайского с минералкой.

Официант, казалось, материализовался прямо из воздуха, а высокий стакан с бледно-золотистой смесью появился с такой скоростью, как будто дожидался прямо за дверью. Моему собеседнику принесли кофе и пузатенький бокал, на дне которого переливалась лужица коньяка.

Я сделала глоток-другой и приготовилась слушать долгие и невнятные объяснения. Однако рассказ оказался неожиданно кратким. Через пять лет после развода Герман Борисович вновь женился. Причем — на девушке почти вдвое себя моложе. Дело обычное. Семья приняла молодую в штыки — тоже ничего экстраординарного. Стерпится-слюбится. Однако атмосфера не только не нормализуется, но, похоже, накаляется с каждым днем все больше. Хотя юная жена изо всех сил пытается наладить хорошие отношения. Муж, естественно, родных своих любит и хочет, чтобы всем было хорошо, — но он ведь не пойдет к каждому выяснять «ты почему мою жену изводишь?» А нейтральная гостья — то бишь я — может понаблюдать и заметить то, на что свои просто не обращают внимания.

Странный он какой-то. И затеи у него странные. Видит меня впервые в жизни и тут же, с бухты-барахты предлагает заняться стиркой его грязного белья. Или не с бухты-барахты? Сам же сказал — «посоветовали». Кто, интересно? Впрочем, неважно.

— Ситуация, конечно, вполне обычная. Наверное, я напрасно так поторопился со свадьбой, но… — Герман Борисович покачал бокал с коньяком, внимательно наблюдая за тем, как янтарная жидкость масляно обтекает стенки. — Знаете, когда Кристина появилась у меня в офисе — сердце кольнуло и оборвалось. Хрупкая, беззащитная, словно одна во всем мире. Хотелось ото всего ее защитить. Все это банально звучит, но именно так я и чувствовал.

— А сейчас — нет? — мне подумалось, что «хрупкая» — очень точное определение. Хотя я видела супругу Германа Борисовича только издали, но сразу обратила внимание: волны блестящих золотых волос кажутся слишком тяжелыми для ее тоненькой фигурки.

— И сейчас. Даже, пожалуй, еще сильнее. Я буквально чувствую, как вокруг нее сгущается что-то злое. Я никогда не был паникером, но сейчас мне за Кристину страшно. Я вполне отдаю себе отчет, что она не вызывает восторга у моих домашних, но просто нелюбовь — это одно, а то, что происходит, у меня вообще в голове не укладывается.

— И что же именно… происходит?

— Сначала появились письма…

Герман Борисович достал из внутреннего кармана пиджака и протянул мне несколько сложенных листков. Очень мило. Кровавые буквы, «жуткие» картинки — красотишшша! Готичненько, в общем. Тексты, как и оформление, были удивительно однообразны: от «ты здесь лишняя» до «убирайся». Детский сад, ей-богу! Уж будто сегодня кого-нибудь можно напугать анонимными угрозами. По мне, так плюнуть и забыть: самим надоест. Герман Борисович, однако, воспринимал все это куда серьезнее.

— Я вначале думал — ерунда. Скорее всего, Ольгина работа, ну, дочери. Восемнадцать лет, ребенок еще совсем, ревнует. Время пройдет, привыкнет. А буквально за последнюю неделю… Мы с Кристиной вернулись из театра, она пошла переодеваться. А минут через десять захожу — и застаю ее в слезах, почти в истерике. Кто-то разорвал на куски цепочку, мой новогодний подарок.

— В театр она ее надевала?

— Нет. Цепочка золотая, а Кристина надела платье такое, голубоватое, к нему лучше идет серебро, я ей подарил недавно очень красивый гарнитур. Урал, авторская работа.

— То есть цепочка оставалась дома?

— Да, и кто-то… Причем специально. Можно случайно порвать, ну пополам, ну в двух местах… А там четыре куска.

— А цепочка длинная?

— Да нет, ровно вокруг шеи, ожерельем. А почему…

— Цепочка — это, знаете ли, не нитка, разорвать не так-то просто, а короткую еще тяжелее.

— Вот я и говорю, что специально, — он опять вздохнул. — А позавчера у Кристины в ванной кто-то разлил шампунь.

— Ну и что?

— Как — что? — возмутился мой собеседник. — Она только случайно не поскользнулась.

— Могла и сама нечаянно разлить и забыть. Или горничная. Хотя, конечно, горничная убрала бы… — я задумалась. — Радиоприемник или фен в ванной есть?

— Фен есть. Маленький такой, на батарейках. Рита, может быть, на «ты»? Так проще.

— Да пожалуйста. Ты с кем-то из домашних все это обсуждал? То есть — кто вообще знает о письмах и всем остальном?

Он покачал головой:

— Да никто, я думаю. Про шампунь только. Светочка, горничная наша, клянется, что ничего такого в ванной не было. Письма Кристина только мне показывала. Цепочку тоже.