Агата Кристи - Сердце огня - Роман

— Да, — сказал Пуаро, — да, вполне могу представить.

— Темперамент! — сказал мистер Ааронс. — Темперамент! Моя жена до замужества была балериной, и я благодарю Бога, что у нее никогда не было никакого темперамента. Темперамент дома — ужасно, месье Пуаро.

— Я согласен с вами, друг мой — дома ему не место.

— Женщина должна быть хорошенькой и спокойной, — сказал мистер Ааронс, — и должна хорошо готовить.

— Мирель не так уж давно выступает, ведь так? — спросил Пуаро.

— Года два с половиной, — ответил мистер Ааронс. — Ее открыл какой-то французский герцог. Я слышал, что теперь она сошлась с греческим премьер-министром — дипломаты всегда легко выкладывают денежки.

— Вот, право, новость! — сказал Пуаро.

— О! У этой дамы не бывает простоев. Говорят, молодой Кеттеринг убил из-за нее свою жену, хотя я и не слышал подробностей. Так или иначе, он в тюрьме, а ей пришлось подыскивать себе другого — и тут уж она не промахнулась: говорят, она теперь носит рубин величиной с голубиное яйцо — я, правда, сам никогда не видел голубиных яиц, но так говорят.

— Рубин с голубиное яйцо! — сказал Пуаро. Его глаза позеленели. — Как интересно!

— Я слышал от своего друга, — сказал мистер Ааронс, — но то может быть и цветное стекло. Все женщины одинаковы — всегда стремятся перещеголять друг друга по части драгоценностей. Мирель хвастает, что ее рубин — роковой камень. Кажется, она называет его «Сердце огня».

— Но, если я хорошо помню, — сказал Пуаро, — рубин под названием «Сердце огня» — это центральный камень в колье.

— Вот видите! Я же сказал вам, что женщины все врут о своих драгоценностях: у нее отдельный камень, он висит на платиновой цепочке у нее на шее. Так что, как я и говорил: десять против одного — не рубин, а кусок цветного стекла.

— Нет, — тихо сказал Пуаро. — Нет, почему-то я не думаю, что это цветное стекло.

— Вы изменились, мадемуазель, — неожиданно сказал Пуаро. Они с Кэтрин сидели друг против друга за маленьким столиком в отеле «Савой». — Да, вы изменились.

— В чем?

— Мадемуазель, нюансы так трудно описать словами.

— Я стала старше.

— Да, вы стали старше. Но я не хочу сказать, что у вас прибавилось морщин. Когда мы впервые встретились, мадемуазель, вы выглядели как спокойный зритель, с интересом следящий за тем, что происходит на сцене.

— А теперь?

— А теперь вы больше не зритель. Может быть, что, то я сейчас скажу, бессмыслица, но теперь вы похожи на бойца, ведущего трудный и утомительный поединок.

— Мою старушку иногда тяжело переносить, — Кэтрин улыбнулась, — но могу вас уверить, что я не веду с ней баталий. Вы как-нибудь приезжайте, познакомьтесь с ней, месье Пуаро — думаю, вы должны оценить ее мужество и стойкость духа.

Они помолчали, пока официант устраивал на столе блюдо с цыпленком en casserole. Когда он ушел, Пуаро сказал:

— Я вам когда-нибудь рассказывал о своем друге Гастингсе? О том, который назвал меня человеком-устрицей? Eh bien, мадемуазель, вы очень похожи на меня, вы — даже больше, чем я, — предпочитаете действовать в одиночку.

— Чепуха, — сказала Кэтрин.

— Эркюль Пуаро никогда не говорит чепухи. Все именно так, как я сказал.

— Вы встречались с кем-нибудь из наших друзей по Ривьере с тех пор, как вернулись в Англию, мадемуазель?

— Я виделась с майором Кнайтоном.

— Ага. Ну и как?

Под взглядом мерцающих глаз Пуаро Кэтрин опустила веки.

— Значит, мистер Ван Алден все еще в Лондоне?

— Да.

— Я должен постараться увидеть его завтра или послезавтра.

— У вас есть для него новости?

— Почему вы так подумали?

— Я… просто мне так показалось.

Пуаро пристально глянул на нее.

— Я вижу, мадемуазель, вы хотите о многом спросить меня. Так в чем же дело? Разве загадка «Голубого поезда» не наш с вами собственный «roman policier»?

— Да, да, я хотела бы спросить вас кое о чем.

— Eh bien?

Кэтрин вдруг решилась и подняла глаза.

— Что вы делали в Париже, месье Пуаро?

Пуаро слегка улыбнулся.

— Я посетил русское посольство.

— Вот оно что…

— Я вижу, это ни о чем вам не говорит. Но я не буду человеком-устрицей. Нет, я положу карты на стол, чего устрицы, вне всякого сомнения, никогда не делают. Вы подозреваете, не правда ли, что я не доволен ходом дела Дерека Кеттеринга?

— Да, как раз то, что меня удивляет. Тогда, в Ницце, я думала, что вы покончили с делом.

— Вы говорите не все, что думаете, мадемуазель, но я все признаю. Это я — вернее, мое расследование — привело Дерека Кеттеринга туда, где он сейчас находится. Если бы не я, следователь по сию пору тщетно пытался бы приписать преступление графу де ля Рош. Eh bien, мадемуазель, я не жалею о том, что сделал. У меня был только один долг — открыть правду, что и привело меня прямо к Дереку Кеттерингу. Но кончается ли след именно здесь? Полиция говорит — да, но я — Эркюль Пуаро — не удовлетворен.