Дэвид Дэвис - Шерлок Холмс и Дело о крысе

Я глянул на свои записи.

— Увы, ваши совместные усилия принесли скудный урожай. Какая-то чёрная башня, вода, ржавая цепь, хищная птица и две большие белые буквы на кирпичной стене — всё это совершенно невнятно. Боюсь, даже Шерлок Холмс вряд ли выстроит стройную гипотезу из этих фрагментов.

Сальвини пожал плечами.

— Мы оба сделали всё, что могли. Кто знает, может, у него в результате и родятся какие-то мысли? — Он обернулся к своему пациенту и вновь заговорил с ним: — Вы сейчас отдыхаете после странствия, мистер Холмс. Через несколько секунд я верну вас в сознание. Вы меня поняли?

Холмс устало кивнул, не открывая глаз.

Сальвини тяжело вздохнул. Отойдя от кровати, он вскинул руки и потянулся всем телом, снимая накопившееся напряжение. Потом двумя отточенными движениями распахнул шторы, впустив в комнату неяркий дневной свет.

— Доктор, будьте так любезны, позовите горничную, пусть принесёт чаю. Нашему другу нужно подкрепиться после изнурительного странствия.

Через двадцать минут мы с Холмсом и Сальвини сидели возле уютного камина в гостиной гипнотизёра и попивали чай, будто трое друзей, встретившихся после долгой разлуки. На деле же всё, разумеется, было куда серьёзнее. По счастью, сеанс гипноза вроде бы не оставил никаких заметных следов, однако Холмс почти ничего не мог вспомнить.

— Смутно припоминаю какую-то чёрную башню. Тонкий чёрный силуэт до самого неба, — произнёс он медленно, глядя перед собой, будто видение всё ещё стояло перед глазами. — Я помню, что никогда раньше её не видел, однако если увижу, обязательно узнаю.

— А при чём тут вода, ржавая цепь и большие белые буквы «е» и «эль» на стене? — спросил я.

— И вы ещё упомянули какую-то хищную птицу, — напомнил Сальвини.

Холмс безнадёжно передёрнул плечами.

— Пока я понятия не имею. И уж всяко не помню, в чём их особая важность.

— Скажите, Холмс, — обратился к нему Сальвини, подавшись вперёд, — а у вас остались какие-то периферические воспоминания, например запах?

Сыщик задумался, взгляд его потускнел, потом он наморщил нос.

— Запах горького миндаля, — выговорил он наконец. — И… да, ещё застоявшейся воды. Вернее, мне так кажется. — Он поднёс руки к вискам. — У меня мысли путаются. Ужасно болит голова. Будто в мозгу разразилось второе сражение при Майванде.

Он глянул на меня с хмурой улыбкой.

— Это было совершенно необычайное переживание, — напомнил Сальвини. — Вы измотаны, как телесно, так и умственно. Мой диван в вашем распоряжении, вам надо бы несколько часов поспать без всякого гипноза, тогда вы вновь станете самим собой.

— Я не привык отдыхать среди дня, но вы, похоже, правы. Если вы считаете, что для меня это не опасно.

— Не опасно. Мы останемся здесь, и если заметим, что вам плохо или вас что-то мучает, мы вас разбудим.

— Отлично. Тогда прошу прощения, я действительно прилягу и несколько часов отдохну.

Пока Холмс спал, Сальвини расспрашивал меня о сути нашего расследования. Его, понятно, заинтересовала баронесса Эммуска Дюбейк, а также то, какую угрозу она представляет для Холмса и всех остальных. Я понял, что после их, так сказать, умственного поединка Сальвини проникся большим уважением к этой женщине и её таланту — а может, то была обычная зависть. Я знал, что не могу рассказать ему всю правду, однако плести лживые небылицы перед человеком, оказавшим нам столь неоценимую помощь, мне тоже не хотелось. Я объяснил, что дело носит чрезвычайно деликатный и конфиденциальный характер, однако сообщил все немногие известные мне подробности, касавшиеся баронессы, добавил, что нам совершенно необходимо в ближайшие же дни установить, где она находится. Мой рассказ совершенно заворожил гипнотизёра, и хотя я видел, что ему страшно хочется узнать и всё остальное, он из природной деликатности не стал больше ничего из меня вытягивать.

Вскоре после полудня Холмс пробудился от крепкого, непрерывного сна. Явно отдохнувший, с просветлевшим, оживлённым лицом, он потребовал, чтобы я ещё раз во всех подробностях пересказал ему, что произошло во время его гипнотического транса, а главное — чтобы я в точности повторил его слова. Пыхтя старой вересковой трубкой, он слушал мой рассказ — я сверялся со своими заметками, воспроизводя всё дословно.

— Смутные, мелкие детали общей картины, — заметил он, когда я закончил. — На первой взгляд, между ними нет никакой связи, однако связь должна быть. Чёрная башня, стёртые ступени, вода, ржавая цепь, большие буквы «е» и «эль».