Лео Мале: Французский детектив

— Что ему было надо от меня?

— Не знаю.

— Но он вам говорил обо мне?

— Да.

— А что именно?

Она оживилась:

— Когда он отдал мне письмо, он сказал, что вы вроде полицейского, но не такой, как все, что вы в порядке и что вам можно доверять.

— И вы мне доверяете?

— Не знаю.

— Ничего-то вы не знаете, — повторил я.

Она пожала плечами и тоже повторила:

— Он умер.

— Да. По крайней мере, вы так говорите.

Она широко открыла глаза.

— Вы мне не верите?

— Послушайте, милочка… Да, как вас зовут? У вас ведь есть имя?

Слабая улыбка скользнула по ее губам.

— Да вы и верно как из полиции.

— Не знаю. Вот уже начал говорить, как вы. Похоже, мы сможем понять друг друга. Что в том особенного, если вы мне скажете, как вас зовут? Ведь Авель Бенуа назвал вам меня.

— Белита, — сказала она. — Белита Моралес.

— Так вот, дорогая Белита. Я верю только тому, что сам вижу. А вдруг Авель Бенуа вовсе не ваш приятель, приемный отец или кто там еще, а просто человек, к которому меня не хотят допустить, несмотря на его желание видеть меня и, может быть, именно из-за этого желания? Сечете? Я прихожу, вы мне говорите, что он сыграл в ящик, и я отваливаю. Беда в том, что я никогда не отваливаю так просто. Я упрямый, и я не отступаюсь.

— Я знаю.

— А, так вы все-таки кое-что знаете?

— Да… Тоже от него. Ну что ж, идите, — сказала она, потеряв надежду переубедить меня. — Идите туда. Вы увидите, что я вовсе не наврала вам и он действительно умер. Но ноги моей там больше не будет. Я подожду вас на улице.

— Ну уж нет. Я думаю, нам есть что сказать друг другу, и мне не хотелось бы вас упустить. Вам придется пойти со мной.

— Нет.

— А если я насильно поведу вас туда?

По правде сказать, это вряд ли бы получилось, но отчего не припугнуть? Мрачное пламя зажглось в ее глазах.

— А вот этого я вам не советую.

Тем временем на платформе появились пассажиры, ожидающие поезда. Мы привлекали их внимание. Некоторые, видя, как мы, понизив голос, переговариваемся, должно быть, думали: «Еще одного простофилю одурачивают». Возможно, они не так уж и ошибались.

— Ладно, — сказал я. — Пойду один. Все равно я вас разыщу.

— Вам не придется трудиться, — сказала она насмешливо. — Я вас подожду.

— А где?

— Возле больницы.

— Да, как же, — ухмыльнулся я.

— Я подожду вас, — повторила она и выпрямилась, как будто ее оскорбили, усомнившись в том, что она сдержит слово.

Я резко повернулся к ней спиной и стал спускаться по лестнице, ведущей в зал прибытия поездов Аустерлицкого вокзала. Выйдя на бульвар, я оглянулся. Белита Моралес — допустим, что это ее настоящее имя, — медленно брела за мной, засунув руки в карманы расстегнутого пальто, с каким-то вызовом подставляя свое хорошенькое упрямое личико уколам дождя. С каждым моим шагом расстояние между нами увеличивалось.

Последняя медсестра, которую мне довелось видеть, звалась Джейн Рассел. Это было в фильме, название которого я забыл, — что-то о людях в белом, детях в голубом, странах с желтокожим населением и пустившихся во все тяжкие девицах, заснятых на широкоформатную цветную пленку. Джейн Рассел в том фильме излечивала всех, кроме зрителей, которых вгоняла в крутую горячку.

Медсестра, к которой я обратился в коридоре возле десятой палаты, ничем не походила на свою киношную коллегу, сексуально неотразимую в белом халате. У всамделишной сестрицы был угрюмый вид, что куда более соответствует нашей печальной действительности; начисто лишенная грудей и ягодиц, она была настоящим лекарством от любви. Ко всему прочему, хотя ее наряд полностью соответствовал униформе представительниц сей почтенной корпорации и был безукоризненно чист, он почему-то казался движущимся свертком наспех собранного грязного белья. Когда вокруг слишком много таких медсестер, все они кажутся подобными свертками.

— Прошу прощения, мадам, — сказал я. — Я хотел бы повидать одного из ваших больных, некоего…

Она неодобрительно посмотрела на трубку, которую я сунул было в рот, не зажигая, и отрезала:

— Здесь не курят.

— Она погасла.

— Вот как? Ладно. Что вы сказали?

— Что я хотел бы повидать одного из ваших больных, некоего Авеля Бенуа.

Она поджала тонкие бесцветные губы:

— Авеля Бенуа?

— Койка пятнадцать или четыре, я в точности не знаю.

— Пятнадцать или четыре? Авель Бенуа? Ну да…

Казалось, она была не вполне уверена в этом и предложила:

— Будьте любезны, подождите.